– Тогда объясни, что произошло... Как понимать? Ведь по закону я не должен вмешиваться.

– Должен. В исключительных случаях не возбраняется начальнику милиции выслушать заявление гражданки, которая сообщает об организованном убийстве. Поверь прокурору – здесь все в порядке.

– Она...

– Слушай и не перебивай. Она открытым текстом шпарит, что организатор убийства – Голдобов.

– Кто еще знает о ее визите к тебе?

– Никто... Хотя нет... Пафнутьев.

– Опять Пафнутьев! Где ты его выкопал? Ведь была договоренность!

– Кто знал, что этот сонный тюлень проснется!

– Отстраняй. Возьми и отстрани от дела как неоправдавшего.

– Придется так и сделать. Но это завтра. Я отправил ее к тебе только для того, чтобы исключить вмешательство Пафнутьева. Понял? Нет у меня документов, нет заявления, нет заявителя. И Пафнутьев с носом.

– Похоже, ты его опасаешься, Анцышка?

– Подожди... Он не все мне говорит, но, кажется, взял след.

– Не может быть!

– Взял.

– Илья знает?

– Боюсь, что нет.

– Надо сказать.

– А стоит ли?

– Но что-то делать необходимо, – медленно проговорил Колов. – А если поступить просто?

– Слишком часто последнее время мы поступаем просто.

– Разберусь, – сказал Колов и положил трубку.

Анцыферов заглянул в кабинет следователей и, увидев дремавшего за столом Пафнутьева, подождал, пока тот заметит его. И поманил пальцем. Зайди, дескать. Когда Пафнутьев зашел к прокурору, тот сидел за столом, положив руки на свободную полированную поверхность. Руки отражались, двоились, и казалось, что у него их гораздо больше, чем две. Пафнутьев закрыл дверь, прошел к столу и плотно сел, словно готовясь к длинному и тяжелому разговору.

– Как успехи, Паша?

– Ничего. Потихоньку.

– Так... Я только что разговаривал с Коловым.

– Да? И как он? Здоров? Весел?

– Получил взбучку от Первого. А я взбучку иду получать завтра.

– За что, если не секрет?

– Плохо расследуем дела.

– Какие? – поинтересовался Пафнутьев.

– Перестань, Паша, притворятся кретином. Сам знаешь какие. То самое дело, в котором ты барахтаешься, как щенок в луже! Ты это хотел услышать? Получай. Единственное, что могу завтра сказать на ковре, это об отстранении тебя от дела и передаче расследования другому, более опытному.

– Я отстранен? – тихо спросил Пафнутьев.

– Да. Я вынужден это сделать. Передашь дела Дубовику. У меня все. Можешь идти.

– Круто.

– Пойми, Паша, и ты меня... Мне некуда деваться. Нечего положить на стол. У тебя пропадают документы, фотографии, ты не можешь дать задания операм, которые тебе выделены! Это кошмар какой-то! Иду сегодня на работу, а они сидят на скамейке и щелкают семечки. «Где Пафнутьев?» – спрашиваю. Пожимают плечами. Я прихожу...

– Остановись, – обронил Пафнутьев.

– Что? – не понял Анцыферов.

– Я просил тебя остановиться. Если хочешь, могу попросить заткнуться.

– Послушайте, Пафнутьев!

– Заткнись. И слушай. Убийцу я знаю. Сегодня с ним разговаривал. В своем кабинете.

– И не задержал?!

– Леонард, заткнись и слушай. Хватит кривляться. Убийцу я знаю. Знаю, почему именно мне поручено расследование, за что хочешь отстранить меня от дела. Я много чего знаю, Леонард. Почему ты вытолкал меня, когда здесь была Пахомова. Почему не показал документы, которые она принесла. Почему поспешил отправить ее до того, как я смог задать пару вопросов. На кого работаешь, Леонард?

– Продолжай.

– Продолжу. Не надо меня отстранять от дела. Хотя, возможно, кое-кому ты уже пообещал это сделать. Объясни как-нибудь... Ты сумеешь. Скажи, что сделаешь завтра, послезавтра... Мне нужно еще несколько дней.

Анцыферов подошел к окну, принял красивую и озабоченную позу, постоял, ожидая, пока Пафнутьев посмотрит на него, увидит, как он хорош и как печален у золотистой шторы на фоне зелени, освещенной вечерним солнцем.

– Ты сказал, что знаешь убийцу?

– Знаю.

– Почему отпустил?

– Зачем он мне? Кроме него, есть другие, более значительные фигуры. Тебе их назвать?

– Если ты так ставишь вопрос...

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Не назову.

– Ты уверен, что я не хочу их знать?

– Леонард, ты же не сказал – да. Начал словами играться, кружево вязать. Не надо. Тебе придется принять мужественное решение.

– О чем?

– О самом себе.

– Не понимаю!

– Все понимаешь. Не мешай мне, Леонард. Дай хотя бы несколько дней. Лариса назвала Голдобова! Леонард, ты меня слышишь? Лариса назвала Голдобова!