Вирджинии сначала было так плохо, что она не могла даже принять лекарство, прописанное доктором Стинером. Но потом она все-таки смогла сделать это и вскоре почувствовала облегчение. Боль ушла, но девушка еще какое-то время лежала в постели, измученная, в полузабытьи. Это было ужасно! Такого приступа раньше не было. Можно не бояться смерти и ничего не иметь против, если она приходит мгновенно и безболезненно. Но так мучиться, умирая!

Неожиданно Вирджиния почувствовала, что смеется, вспомнив сегодняшний вечер, он был очень забавным. И вместе с тем, что такого особенного она говорила? Просто высказала мысли, которые всегда были в ее голове. А лица присутствующих! Дядя Роберт, бедный, ошеломленный дядя Роберт! Вирджиния не сомневалась, что сегодня ночью он составит новое завещание. И ее доля наследства, конечно, перепадет Корнелии, которая и так во всем имела долю Вирджинии. Вспомнить хотя бы кучи пыли на школьном дворе.

Посмеявшись над своим кланом, она испытала удовольствие, о котором давно уже мечтала, но как бы это не стало ее последним удовольствием. Вирджиния с жалостью к себе думала сейчас о том, что так может и случиться. Может быть, девушка не так бы уж и жалела себя, если бы ее жалел кто-нибудь еще.

Вирджиния встала и подошла к окну. Влажный, свежий ветерок проникал сквозь раннюю листву дикорастущих деревьев и прикасался к ее лицу с заботой мудрого, нежного старого друга. Тополя на лужайке миссис Сандерс, слева от их дома (Вирджиния могла разглядеть их в просвет между конюшней и старым магазином), — темным силуэтом вырисовывались на ясном небе, а над ними пульсировала молочно-белая звезда, как живая жемчужина на серебристо-зеленом озере. Далеко за станцией стоял темный, пурпурно-багряный лес, окружавший озеро Саурес. Белый, как пленка, туман висел над ними, а сверху блестел смутный молодой месяц.

Опершись локтями о подоконник, Вирджиния задумчиво смотрела на открывающуюся перед ней картину.

«Я бы хотела, — неожиданно подумала она, — чтобы у меня была своя собственная куча пыли, прежде чем я умру».

Дядя Роберт понял, что накануне был чересчур самонадеян, когда так легкомысленно обещал повести Вирджинию к врачу. Она не пошла, мало того — девушка рассмеялась ему в лицо.

— Зачем мне идти к доктору Винеру? С моими мозгами все в порядке. Хотя все вы и считаете, что я вдруг сошла с ума, я не сошла. Просто я безумно устала жить для того, чтобы ублажать других, и решила угождать только себе. По крайней мере, это дает вам тему для разговора, кроме украденного мною клубничного джема. Вот такие дела.

— Вурж, — сказал дядя Роберт торжественно и безнадежно, — ты совсем не похожа на себя.

— А на кого же я похожа? — поинтересовалась Вирджиния.

Дядя Роберт выразил на лице огорчение.

— На своего деда Уэнбарасса, — многозначительно сказал он.

— Благодарю вас, — Вирджиния казалась очень довольной, — это истинный комплимент. Я помню дедушку Уэнбарасса. Он один из тех действительно живых людей, кого я знаю, почти единственный. А сейчас совершенно бесполезно уговаривать меня, угрожать, командовать, дядя Роберт, и даже обмениваться гневными взглядами с мамой и кузиной Мелисандрой. Я не пойду ни к какому доктору. А если вы приведете какого-нибудь доктора сюда, я не встречусь с ним. Как вам все это нравится?

Вот так все это и закончилось. Отправить Вирджинию к доктору было невозможно, и никакого иного пути для этого тоже не было. Не возымели действия ни слезы матери, ни угрозы родственников.

— Не беспокойся, мама, — мягко сказала Вирджиния, — я не сделаю ничего ужасного. Просто я хочу немного развлечься.

— Развлечься! — миссис Джексон вымолвила это слово таким тоном, как будто Вирджиния заявила, что хочет слегка заболеть туберкулезом.

Приходила Корнелия, которую прислали проверить, не повлияет ли она как-нибудь на Вирджинию, но и она вернулась домой с горящими щеками и злыми глазами. Корнелия сказала матери, что с Вирджинией ничего нельзя сделать. После того, как она, Корнелия, начала разговаривать с Вирджинией, как сестра, мудро и мягко, та сказала, сузив свои насмешливые глаза до едва заметных щелочек: «Я не показываю десен, когда смеюсь».

— Казалось, она больше разговаривает сама с собой, чем со мной. В самом деле, мамочка, все время, пока я разговаривала с Вирджинией, создавалось впечатление, что она совсем не слушает меня. Но это еще не все. Когда я наконец решила, что все мои слова не оказывают на нее никакого воздействия, я стала умолять ее, чтобы она хотя бы в присутствии Эндрю, когда он придет в следующий раз, не говорила никаких глупостей. Мамочка, ты знаешь, что она мне сказала?

— Уверена, что не могу и представить, — прорычала готовая ко всему тетя Тримбал.

— Она сказала: «Мне бы очень хотелось шокировать Эндрю. Его рот слишком красный для мужского». Мамочка, я больше не могу относиться к Вирджинии по-прежнему.

— У нее не все в порядке с мозгами, Корнелия, — сказала тетя Тримбал торжественно. — Ты не должна обращать внимание на то, что она говорит.

Когда тетя Тримбал рассказала миссис Джексон о том, как Вирджиния разговаривала с Корнелией, миссис Джексон попросила Вирджинию извиниться.

— Ты заставила меня извиняться пред Корнелией 15 лет тому назад за то, чего я не делала, — спокойно сказала Вирджиния, — то старое извинение и сейчас в силе.

Собрался еще один официальный семейный консилиум. Присутствовали все, кроме кузины Лилиан, у которой разыгрался неврит головы с тех самых пор, как «бедняжка Вурж стала такой странной», что не может отвечать за свои поступки. Собравшиеся решили, что надо смотреть правде в глаза и признать свершившийся факт, а самым мудрым будет оставить Вирджинию на некоторое время в покое, «наедине со своей головкой», как выразился дядя Роберт, но внимательно присматривать за ней со стороны. Хотя они и не назвали свое решение «политикой выжидания», но именно такую позицию заняли заботливые родственники.