Янек знаком подозвал остальных. Один из парней сказал:

— Мы опоздали. Я знаю, отец выбросился сам. Я сделаю то же. Это конец всему…

Регина стояла у окна, стиснув зубы, бледная, ошеломленная, Заглянула в соседнюю комнату, там в крови на полу лежали двое убитых. Сказала, едва выдавливая слова:

— Сначала надо драться, а уж потом… — Повернулась к Янеку: — Вы спускайтесь вниз, Янек, дорогу теперь знаете. Спасибо вам…

Янек посмотрел на нее укоризненно:

— Я тоже останусь.

— Но мы решили погибнуть здесь, в гетто. — Это сказал сын старика. — Мы будем сражаться, а потом бросимся вниз… Вы уходите…

— Зачем прыгать, если есть лестница, — Янека разозлило настроение обреченности парня с забинтованной головой. — С немцами можно драться не только в гетто.

— Не спорьте, — сказала Регина, — оставайтесь, Янек, если хотите. Смотрите, немцы уходят!..

Эсэсовцы, как псари, сзывали собак, брали их за поводки. Несколько человек с ручным пулеметом уже направились в сторону площади. Янек сорвал с гранаты предохранитель и метнул ее вниз. Потом еще и ещё. Его двое спутников тоже стали метать гранаты, потом взялись за автоматы. Там, на улице, осталась на месте по меньшей мере половина фотографировавшихся немцев. Кара настигла их при завершении битвы за гетто. Но остальные, укрывшись за остатками стен, начали беспорядочно обстреливать дом, в котором, казалось, сопротивление было подавлено.

— Надо уходить, — сказал Янек. — Эсэсовцы окружают дом. Делать здесь больше нечего.

— Мы останемся здесь, — упрямо повторил парень с забинтованной головой.

Янек почти ненавидел его.

— Зачем?

— Мы должны умереть здесь.

— Потому, что умерли другие?

— Да.

— Вот уж глупо! Умирайте, если хотите. Регина, идемте, пока не поздно!

— Нет, я одна не пойду. Вы, кажется, тоже искали место, где бы…

— Я не видел выхода. Но теперь вижу, что драться можно и дальше. Разве фашисты враги только одних евреев? Что толку размозжить себе голову о мостовую! Идемте же, идемте!

Янек на миг представил себе Регину, лежащую на мостовой в позе старика. Он задохнулся.

— Идемте, идемте!..

Регина что-то сказала спутникам по-еврейски. Потом Янеку:

— Да, мы пойдем…

Сын старика подошел к окну, посмотрел вниз и тоже пошел за Региной.

Они спустились в подвал. Каратели не успели отрезать дорогу. Пробрались в катакомбы. Здесь они были в относительной безопасности. В колодце у тачек Янек нашел Стася — встревоженный, он уходил искать выход из подземелья, чтобы помочь товарищу. Все вместе тронулись дальше. Янек и Стась ползли впереди, толкая перед собой тележки.

К зубному врачу Ренчу, жившему где-то в западной части Берлина, поехали вдвоем — Садков и Калиниченко. Собралась с ними еще и Галина, но Калиниченко запротестовал — чем меньше людей, тем лучше. На квартире Ренча предстояла встреча с Гроскуртом, руководителем подпольной немецкой организации «Европеише унион». Калиниченко убедил Галину — он не хотел подвергать девушку излишней опасности. Управятся и одни. К тому же Галине надо забрать листовки. Вероятно, они готовы: Андрей никогда не подводит. Поехать они могут вместе, это почти по дороге. Заодно Садков познакомится с Андреем. Калиниченко давно это намеревался сделать.

В назначенное время Андрей ждал на скамье. Он уже поднялся и пошел навстречу друзьям, когда среди них увидел незнакомого блондина в поношенном белом макинтоше, в светлых роговых очках и без шляпы. Из осторожности Воронцов решил пройти мимо: кто знает, с кем они идут. Но Калиниченко остановил его.

— Знакомься, Андрей, это Константин, о котором я тебе говорил.

Константин поздоровался крепко и энергично.

На Андрея он произвел в общем хорошее впечатление.

Только уж слишком предупредителен, подчеркнуто вежлив…

К Ренчу ехать было еще рано, и они свернули на боковую аллею. Садков сказал:

— Знаете, друзья, я только теперь, только с вами почувствовал себя по-настоящему русским. Честное слово! После войны я получу право вернуться на родину. Будем надеяться, что это произойдет скоро. Русские взяли Белград и Орел…

— Теперь мы хорошо информированы. — Садков обратился к Андрею: — Кажется, мы вам обязаны приемником?

— Вероятно, Белгород, — поправил Воронцов. — Белград — это на Балканах.

— Да, конечно, Белгород! — Садков засмеялся. — Белгород… За эти годы я испортил себе язык. Вы поправляйте меня, когда заметите… А Орел — моя родина, но я не помню ее… И представьте себе, первое, что я услышал по русскому радио, — передачу о боях под Орлом… Поэтому я вдвойне благодарен вам, Андрей, за приемник.

Вот это уже совсем не понравилось Андрею. Он идет напичканный листовками, а Садков громко разглагольствует о приемнике, сводках, радиопередачах. Совсем ни к чему.