Шрифт:
ТАОЛЯ. Ее звали Оля.
Но каждый раз, когда о ней заходил разговор, добавляли: «Это та еще Оля!» И постепенно все стали называть ее Таоля. Имя девушке нравилось.
– Таоля, – говорила она, знакомясь, и внимательно улыбалась – оценены ли необычность и смысл имени.
Оля уже было хотела надевать пальто, как в дверь неожиданно постучали и тут же распахнули ее настежь. На пороге стояла хозяйка. Она быстро обшарила взглядом комнату, будто хотела застать Олю за чем-то, и только после этого повернулась к девушке.
– Молодой человек пришел. Я сказала, что тебя нет.
– А он?
– А он говорит – посмотрите, мол, может, и есть...
– Конечно, я есть. Я всегда есть.
– Хы! – осуждающе сказала хозяйка.
Оля вышла вслед за ней. Снег на лице парня растаял, и оно было мокрым и розовым.
– Здравствуй, Оля, – пробормотал он. – Ты извини... Понимаешь, проходил мимо и случайно...
– Заблудился? – подсказала Оля.
– Да нет, почему заблудился...
– Ладно, проходи.
– Я разденусь, хорошо?
– Раздеваются, Коля, в отдельной комнате и при закрытых дверях. Разве ты этого не знаешь?
Коля сделал вид, что ничего не понял, но, встретившись взглядом с Олей, смешался и покраснел. Это было заметно даже на его розовом с мороза лице.
– Хватит краснеть-то! Проходи. Зачем пришел? Дело какое или так... тоска заела?
– Я же говорю... Проходил мимо...
– А это у тебя что?
– Понимаешь... я не знал, что ты спешишь... И вот взял.
– Конфеты?!
– Материковские. Ты же сама прошлый раз говорила, что... ну, что приходи, мол, чай будем пить.
– А ты поверил?! Что я чай люблю пить?! О боже, боже! Что творится...
Оля засмеялась, разлохматила Коле волосы, вышла на кухню, вернулась и во всем этом было смущение. Конфеты в мокром кульке выбили ее из колеи. Стараясь прийти в себя, обрести уверенность и снисходительность, Оля делала на первый взгляд кучу вроде бы нужных вещей – зачем-то открывала сумочку, что-то вынимала из нее, что-то клала, выходила в коридор, разговаривала с хозяйкой, а вернувшись, начинала что-то искать на подоконнике...
– Чай, – бормотала она. – Это надо же... Ты что, спаивать меня пришел? – Оля обернулась и, не выдержав неловкости, воскликнула: – Колька, ну до чего ты розовый – спасу нет!
– С мороза... Там такое творится...
– Проводишь на вокзал? – спросила Оля.
– На вокзал? Ты уезжаешь?
– Чудик! Я же проводник! У меня смена.
– Какой проводник?
– Ну как... В вагоне проводник. Ты в поезде когда-нибудь ездил?
– Я думал, ты пошутила.
– Хороши шутки! Ох, от тебя и натекло здесь... Задаст мне хозяйка!
– Там, в коридоре, я видел половик... Я сейчас принесу, ладно?
– Да сиди уже, господи! Если бы не смена – никуда бы тебя не отпустила. А что? В такую погоду собаку в дом тащат. А может, плюнуть на этот рейс? А? Черт с ним, а? Перебьются. Пластинки покрутим, любовь покрутим, а? Ты ведь не спешишь?
– Нет, я в общежитии.
– Ой, Колька! И время бы мы провели!
– А что, у вас можно... ну, не пойти в рейс?
– Конечно, можно. Выгонят вот только. С работы выгонят. А мне это сейчас совсем ни к чему.
– Тогда надо ехать.
– Тютя! Надо ехать! Надо ехать! – передразнила Оля. – Уговорил бы, что ли... Тебе-то какая забота – выгонят меня или нет?
– Ну что ты, Оля... Может, и не все равно... Ну, вот к примеру...
– А! – она махнула рукой. – Помоги лучше.
Коля снял с гвоздя шубку да так комом и протянул ее, но, увидев насмешку в глазах девушки, смутился, развернул мехом к себе. Оля нырнула в мягкую шубку, на секунду замерла, резко обернулась.
– Обнял бы!
Коля опешил, потом, как перед прыжком в воду, глотнул воздуха, обхватил Олю и перепуганно ткнулся лицом в ее хохочущий рот.
– Слушай, Колька! Что я придумала! Поехали со мной! До Тымовска и обратно!
– А билет? Понимаешь, я...
– Какой билет?! Я же проводник. У меня персональное купе и в нем полсотни матрацев, не считая прочих постельных принадлежностей! Поехали, Коль!
– А занятия?
– Да плюнь на них! И какие занятия в буран? Ну?!
– Вообще-то можно...
– Решено. Бери мою сумку и пошли... Пока, хозяйка! – крикнула Оля уже с лестничной площадки.
ЛЮБИТ – НЕ ЛЮБИТ... Это бывало со многими в редакции и всегда сопровождалось мстительным и безобидным смехом свидетелей. Ну в самом деле – сидит человек за столом, смотрит в окно, раскачивается на стуле, перебирает в памяти всякие приятные вещи. Тихонько так копается в них, как коллекционер в марках. Конец рабочего дня. В крайних кабинетах уже командует уборщица, где-то стучат доминошники, из фотолаборатории время от времени доносятся взрывы хохота, мощного и необузданного. А в секретариате на гвоздиках висят все четыре полосы и усталые помсекретари сговариваются о чем-то вполголоса...