Тут уже мейстер Мартин схватился за бока, чтобы не лопнуть от смеха.

— Ну хорошо, хорошо, — едва мог он проговорить, задыхаясь и кашляя, — я тебе позволяю считать мою Розу знатной дамой! А теперь, не во гневе будь сказано твоему рыцарству, ступай-ка назад к станку.

Конрад, опустив глаза, стоял как вкопанный, затем он потер себе лоб и, прошептав: «И то правда!», исполнил то, что ему было велено Роза села, как делала всегда при посещении мастерской, на небольшой бочонок, который Рейнгольд тщательно обтер, а Фридрих заботливо ей подвинул, и оба по заказу мейстера Мартина опять начали петь ту песню, которую прервал своим диким ревом Конрад, теперь совершенно погруженный в свои мысли и молча работавший у своего верстака.

По окончании песни мейстер Мартин сказал:

— Поистине хорошим даром наградил вас Бог, дорогие мои подмастерья! Вы не можете себе представить, как я люблю пение. Было время, когда я сам хотел сделаться мейстерзингером, да раздумал только потому, что как только, бывало, запою, все и захохочут. Оно точно правда, что я никак не мог с самого начала попасть в лад, да и во время пения случалось, что иной раз то заведу в сторону, то не на том месте кашляну, то захочу выделать одно, а выйдет другое. Ну да вы это умеете лучше! Пословица говорит правду: что не постиг мастер, постигнут подмастерья. В будущее воскресенье, вы знаете, будут петь в церкви святой Екатерины после проповеди. Вот вам прекрасный случай отличиться и блеснуть вашим талантом. Перед положенной программой будет позволено петь каждому, кто что пожелает. Вот, Конрад, попробовать бы тебе рявкнуть там твою славную охотничью песню.

— Не смейтесь, — отвечал Конрад, — всякому свое место! Вы пойте там, а я позабавлюсь на городском лугу!

Случилось так, что желание мейстера Мартина исполнилось. Рейнгольд пропел в назначенный день много песен, доставивших истинное удовольствие знатокам, хотя большинство находило, что в пении его звучал оттенок чего-то чужого, не немецкого, но чего именно, никто не умел объяснить. После Рейнгольда взошел на кафедру Фридрих. Сняв шапочку и взглянув на собравшуюся толпу, он случайно встретился глазами с прекрасной Розой, невольно вздрогнувшей от этого взгляда. Ободренный и вдохновленный, он запел прекрасную песню Генриха Фрауэнлоба, столь чудесную, что все присутствовавшие единодушно решили, что вряд ли кто из них превзойдет молодого подмастерья.

Когда наступил вечер и состязания певцов кончилось, мейстер Мартин отправился вместе с Розой на луг, где начались веселые игры. Фридрих и Рейнгольд присоединились к ним; Роза шла между обоими молодыми людьми. Фридрих, окрыленный своим успехом и похвалой мейстерзингеров, забыл немного свою робость и был гораздо смелее обыкновенного. Роза, опустив глаза, слушала его пламенные речи, не показывая, впрочем, вида, что их понимает. Она даже, по-видимому, более занималась Рейнгольдом, который, как обыкновенно, нимало не стесняясь, нес всякий вздор и дошел в своей развязанности даже до того, что бесцеремонно подхватил ее под руку.

Еще издали донеслись до них с луга крики и звонкий смех веселившейся молодежи. Игры уже начались. Скоро явственные голоса: «Победил! Победил!.. Молодец сильнее всех!.. С ним не так легко справиться!» — долетели до их слуха. Протеснившись сквозь толпу, мейстер Мартин увидел, что внимание и восторг народа были обращены на его нового работника Конрада, оказавшегося победителем и в беге, и в кулачном бою, и в бросании мячей. В эту минуту Конрад во всеуслышанье спрашивал, не найдется ли желающего помериться с ним в битве на тупых мечах. Несколько отважных юношей-дворян, привычных к этой рыцарской игре, приняли вызов, но прошло немного времени, как Конрад без малейшего труда победил всех, так что восторг народа, прославлявшего храбреца, не знал пределов.

Между тем солнце зашло, и сумерки быстро обратили день в ночь. Мейстер Мартин, Роза и оба подмастерья остановились отдохнуть возле источника. Рейнгольд принялся рассказывать о виденной им прекрасной Италии; Фридрих безмолвно и блаженно смотрел в глаза прелестной Розе. В эту минуту показался Конрад и остановился, как бы не зная, следовало ли ему к ним присоединиться.

— Ну, что же ты стоишь? — сказал мейстер Мартин. — Ты храбро отличился на лугу и заслуживаешь быть моим подмастерьем. Садись к нам, я тебе позволяю, не бойся! — Конрад бросил на мейстера Мартина взгляд, нельзя сказать, чтобы очень почтительный, и отвечал:

— Бояться вас я и не думал, а равно не нахожу нужным спрашивать, могу ли здесь остановиться, да и пришел сюда совсем не к вам, а к вашей прекрасной дочери; всех моих противников я победил в веселой рыцарской игре и потому осмеливаюсь спросить, не признает ли она меня заслуживающим получить этот букет с ее груди в награду за мою храбрость?

С этими словами Конрад опустился на одно колено, своими карими глазами, ясными и честными, посмотрел ей в лицо и стал просить:

— Дайте мне этот букет, прекрасная Роза! Вы не в праве мне в этом отказать!

Роза тотчас же сняла букет и сказала, подавая его Конраду с улыбкой:

— Храбрый рыцарь, как вы, вполне заслуживает получить знак чести из рук дамы. Вот вам мой увядший букет.

Конрад поцеловал поданные ему цветы и приколол их к своей шапочке, а мейстер Мартин воскликнул:

— Ну полно вам дурачиться! Уже поздно, пора домой!

Сказав это, он пошел дальше, а Конрад ловко и учтиво взял Розу под руку. Фридрих и Рейнгольд, оба недовольные, шли сзади. Люди, попадавшиеся по дороге, останавливались, глядели им вслед и говорили: «Посмотрите, посмотрите, вот идет богатый бочар Томас Мартин со своей милой дочкой и своими славными подмастерьями! Хорошие парни — ничего не скажешь!»