— Ты часто у царя бываешь, князь Савва? Ты обо мне правду ему рассказывай.

Эмир все равно не поверил бы, что гость в глаза не видывал своего царя; Савва загадочно отвечал:

— Не то чтобы часто, но ведь отчитываться перед своим повелителем надо?

— Надо, — соглашался эмир. — Я тоже отчитываюсь. Как под осень спадет жара, опять ему лучшего скакуна пошлю.

Савва Морозов хоть чаи с императором Александром III и не пивал, но богатырскую, грузную фигуру его прекрасно представлял. В душе посмеивался: да он в лепешку раздавит этого тонконогого скакунчика! Эмир замечал улыбку, своему гостеприимству ее приписывал:

— Правда, князь Савва, — прекрасный праздник?

Праздник заключался в том, что несчастного затаскивали на верх башни и под улюлюканье толпы сбрасывали вниз.

Как раз установилось мертвое затишье. Эмир охотно пояснил царскому гостю:

— Чуете — ничего не слышно? Ни звука. Это значит: он признал свою вину. Он просит у меня прощения. Я прощу. его глупую невесту, я возьму ее обратно в гарем.

Савва не успел удивиться, как знойный воздух, нависший за пределами ложи, разорвал животный крик:

— Ал-ла-а-а!..

— Слышите, князь? Он прощается со мной, он славит за мою доброту Аллаха.

Мимо лоджии, застланной лучшим бухарским ковром, пролетела выжженная на солнце птица, на минуту обернулась юным человеческим лицом, протягивая к эмиру руки.

Халат развевался, как два громадных, но бессильных крыла.

Распластанная птица издала последний, предсмертный клекот — и шмякнулась в уличную пыль.

Она еще шевелилась, видно, слишком толст был слой пыли, и налетевшей толпе составило удовольствие добивать, дотаптывать ее.

— Великий эмир!.. — вырвалось у Саввы нечто невразумительное, ибо разуму это никак не давалось.

— А-а!.. Зрелище, какого не увидишь в ваших театрах, — самодовольно улыбнулся эмир. — Я был в петербургском театре, я знаю.

— Да-да, — вспомнил Савва рассказы Амфи, который по делам суворинского «Нового времени» встречался с эмиром и с удовольствием о том разглагольствовал.

Растерзанное тело меж тем уволокли куда-то прочь, а толпа все еще в исступлении вздевала руки к небу.

— Да-да, — повторил он, — и я понимаю. Они славят великого эмира?

— Славят и благодарят, — поправил эмир. — Что ж вы не пьете? Это лучше, чем ваша горькая водка. Это напиток богов. Он настоян на всех плодах земных.

Напиток, поданный в широкогорлом кувшине, был действительно великолепен, веял ароматами целого сада, но в кувшине слишком уж громко побулькивало.

— Французы научили, как в жару сохранять прохладу, — все охотно объяснял эмир, прихлебывая из толстого хрустального бокала. — Пей, князь, богом будешь. Как я, — уже без тени улыбки добавил он.

Вокруг эмира постоянно крутились англичане и французы, не думая, что этот русский купчина знает языки. Как они смеялись! Особенно французы, которые и подсунули эмиру, за великие деньги, этих несчастных лягушек, задыхавшихся в глухом кувшине.

Делать нечего, приходилось пить. Или делать вид, что пьет. Савва не был брезглив и даже знал, что лягушки в самом деле охлаждают и воду, и молоко, но как ему хотелось сейчас ключевой клязьминской водицы!

Слава богу, толпа, согнанная нукерами на площадь, нукерами же и была разогнана. Эмир, поддерживаемый под локти, собрался уходить во внутренние покои. Поднялся и Савва, с облегчением.

— Я не задерживаю тебя, князь, — бросил эмир на прощанье фразу — верх вежливости! — которую привез явно от петербургского двора. — О хлопке поговорим потом. да благословит нас Аллах!

Савва с удовольствием спустился в прохладу сада. Там били фонтаны, где-то в глубине его слышался женский смех, но ему было не до женщин. Да и не прельщало повторить судьбу несчастного юноши.

Вот так каждый день, целую уже неделю. Хитрый азиат кормит его лягушками, казнями, обещаниями подарить полгарема, а как доходит до дела, обиженно качает головой: ай-ай- ай, мол, князь, куда спешить?

Французы и англичане с удовольствием подзуживают его, тихонько оговаривают русского купчину, не зная, что он прекрасно понимает их речи. А планы у Саввы были большие: устроить хлопковые плантации, наладить здесь первичную обработку, чтобы не везти через всю Россию здешнее дерьмо. Надежды на великого князя, у которого он на корню скупил весь хлопок, были призрачные. Не царское это, не романовское дело — азиатский хлопок выращивать. Пошумит, почитает под рюмочку стишата своего взбалмошного батюшки, да на том дело и кончится. Без взаимной выгоды не бывает удачных сделок. Следовало что-то предпринять. Против кого? Разумеется, против болтливых французов. А еще лучше — против хладнокровных англичан, которые спят и видят, как взбунтовать эмира против русских и самим из Афгана выйти к Аму-Дарье.