Пока Саэна собирала по кусочкам треснувшую реальность, они дошли до Высокого города — древней, чисто эльфийской части Белолесья. Селиться здесь представителям иных народов не разрешалось, хотя посещать Высокий город им не возбранялось.

От Саэны не укрылось, что Торн впервые видит настоящее древнее эльфийское поселение, уж очень широко открылись его глаза. Значит, любимый не соврал ей, он не участвовал в разгроме селений перворожденных, раз еще ни разу их не видел.

Все было просто прекрасно, и Саэна уже преисполнилась чувства гордости за свою расу, демонстрируя орку рай земной, созданный добрыми и мудрыми эльфами, когда из переулка вынырнула личность, начисто разрушившая волшебную сказку.

Изысканно, даже с перебором наряженный эльф был из дома Алых роз, а еще он был старшим сыном, сиречь наследником князя этого дома Бериола. Эльф увидел Саэну, весело болтающую с незнакомым нордом, и разом преисполнился самых ядовитых чувств. В свое время Саэна отказала сватам дома Алой розы, добивающимся руки девушки для его младшего брата, да и вообще… ни с кем из них эльфийка не была так любезна, как с этим северным человечишкой-дикарем.

— Печально, что сокровенные обиталища перворожденных стали общедоступными для грубых и невежественных существ, — глядя поверх головы норда, презрительно скривил губы эльф-аристократ. — Боюсь, что они привнесут в нашу совершенную культуру брутальность и хаос. Я бы попросил светлую госпожу выгуливать своего питомца подальше от исконно эльфийской части нашего славного города.

Сказав это тихим голосом, как бы между прочим, эльф, не задержавшись более ни на секунду, с высоко поднятой головой прошел мимо. Саэна не ответила соплеменнику, вся энергия эльфийки была направлена на то, чтобы остановить разъяренного орка от непреднамеренного убийства.

— Торн, здесь свои порядки, — шептала на ухо любимому Саэна, вцепившись обеими руками в его локоть. — За любой акт насилия тебя в лучшем случае выкинут из города, а в худшем ты загремишь в тюрьму!

— Во всех нормальных городах за такие речи просто бьют в рыло, и любой адекватный суд оправдает подобный ответ на оскорбление! — еле сдерживаясь, злобно зашипел Торн.

— Но не эльфийский, — вздохнула девушка. — Если ты даже просто притронешься к этому пижону, это будет сочтено неприемлемым проступком. К эльфу в Белолесье можно прикасаться только цветком!

— Чего? — Брови орка полезли наверх. — Каким еще цветком?

— Ну, например, тюльпаном или там гладиолусом. Если к эльфу прикасаются цветком, то так выражают симпатию или дружбу, а при вражде цветок кидают под ноги противнику — это считается вызовом на дуэль, любой другой физический контакт недопустим и подсуден, таковы наши законы.

— Я могу вызвать его на дуэль?

— Да, но только с разрешения магистрата, а там тебе лучше не появляться, не стоит привлекать лишнее внимание.

Стараясь остановить разъяренного Торна, Саэна понимала, что сейчас он, может быть, и утихомирится, но не успокоится, пока не отомстит, таковы уж орки, и, честно говоря, именно сейчас она была согласна с дикарской позицией, но как же все это было не вовремя… Торн между тем сверлил взглядом удаляющуюся спину своего обидчика и что-то напряженно обдумывал.

— Цветком, говоришь, выразить дружбу и любовь… — Злобно прищуренные глаза орка пошарили по сторонам, а губы внезапно растянулись в знакомой хищной улыбке-оскале, которая смотрелась по-оркски даже на человеческом лице. — Будет ему цветок… щас любовь выражу, сейчас я его именно любить и буду.

Торн подскочил к невысокой ограде ближайшего палисадника, перевесился через нее и выдрал с корнем самый большой подсолнух, до которого смог дотянуться. Прежде чем эльфийка успела его остановить, орк подскочил к удаляющемуся эльфу и неожиданно вежливым тоном окликнул его:

— Уважаемый господин, одну секунду, у меня к вам небольшое дельце. — С этими словами Торн из-за уха занес подсолнух, как Гиг свою любимую дубину.

Эльф приостановился и подчеркнуто неохотно обернулся, как раз вовремя, чтобы огромное соцветие въехало прямо в его высокомерно задранный нос. А надо сказать, эльфийский подсолнух — это вам не человеческий, в два-три раза больше и тяжелее, достигает пяти — семи килограммов. А если еще учесть, что подсолнухом приложили наглеца могучие лапищи озверевшего орка…

Хрясь!

Соцветие подсолнуха вдребезги разлетелось об аристократическую физиономию.

— Бглым! — вырвалось у эльфа, унесенного силой богатырского замаха метра на три. Подсолнух — это все-таки не дубина, и серьезных повреждений он вызвать не мог, но аристократу хватило. Эльф-пижон приземлился на пятую точку, да так и остался сидеть, растопырив ноги циркулем и глядя перед собой бессмысленными глазами, из длинного с горбинкой носа потекла тоненькая струйка крови.

Словно из-под земли тут же появился патруль — два эльфа-лучника под предводительством мечника в серебряном шлеме.