Шрифт:
Соответственно, на первом этапе своего развития ребенок в принципе не способен формировать свой собственный жизненный опыт. Нет, конечно, опыт, аналогичный тому, который появляется у высших животных и основан на элементарных условных рефлексах, у него уже начинает появляться. Он один раз прикоснулся к горячему утюгу, заплакал и запомнил – больно. Почувствовал запах молока от маминой груди и понял – еда.
Но настоящий человеческий опыт появляется у малыша с того момента, когда он оказывается способным какой-то предмет или явление оценить как похожие на что-то. Еда необязательно поступает именно из этой бутылочки – возможны и варианты. Эта игрушка напоминает ту, которая малышу очень нравится, – может, с этой тоже стоит попробовать поиграть? Если ребенку показать нескольких игрушечных зайцев разного размера, цвета и фактуры, он каждого из них сможет назвать именно зайцем – при условии, конечно, наличия хоть какого-то анатомического сходства. Он уже способен опознать зайца даже на картинке – то есть в максимально абстрактном, неосязаемом и необоняемом виде.
Основная единица такого специфически человеческого опыта – категория или, иначе говоря, слово. С точки зрения физиологии такой опыт основывается на второй сигнальной системе – в отличие от первой, для которой основной единицей является непосредственное ощущение.
С этого момента, по сути дела, ребенок зачастую взаимодействует не только с реальными предметами или явлениями, но и с их названиями. И если до этого момента каждое взаимодействие с миром было исследованием, то теперь оно становится опознаванием. В этом, бесспорно, есть и свои плюсы, и свои минусы – как, впрочем, и у всего сущего. С одной стороны, опознавать – намного быстрее и проще, чем каждый раз заново исследовать. Но с другой – все выглядит совсем не так замечательно. Ведь любое слово – это абстракция, и, называя любой предмет, скажем, стулом, мы неизбежно теряем в точности описания. По сути дела, мы сообщаем о стуле лишь то, что он пригоден для сидения, и еще кое-какие не слишком значимые детали – что у него скорее всего есть четыре ноги (хотя это совсем не обязательно, бывают стулья на трех и даже на одной ноге), сиденье и спинка. Получается, что кучу деталей мы опускаем – и соответственно увеличиваем количество ошибок при распознавании. В городе Хельсинки в музее современного искусства есть отдельный зал стульев – так вот, больше половины тамошних экспонатов вам даже в голову не пришло бы назвать стульями!
Как родители могут ребенку помешать
Как вы поняли из предыдущей главы, мешать естественному развитию ребенка в это время просто кощунственно. Но так происходит. Поэтому давайте разбираться, как именно.
Специально запрещать ребенку овладевать речью в этом возрасте, конечно, никакие порядочные родители не стремятся. И если им сказать, что очень многими своими действиями они тем не менее фактически запрещают своему отпрыску свободно осваивать речь – родители скорее всего несказанно удивятся. В самом деле разве можно считать запретом грубое обрывание голосовых упражнений малыша? Ведь, например, бесчисленные повторения одного и того же звука кого угодно могут свести с ума, разве нет? Но, как ни странно, такое обрывание звуковых опытов двухлетнего человечка мешает ему учиться разговаривать – причем именно тем способом, который для него наиболее удобен и естественен. Ну, если ребенок много раз повторяет один и тот же звук или сочетание звуков – зачем-то же он это делает?! Может быть, он приучает свой еще не слишком подвижный язычок к необходимому движению, может, учится получать удовольствие от самого «вкуса» каждого звука или процесса его произнесения – неизвестно. Но он сам выбрал именно такой способ знакомства с этим звуком, сочетанием звуков или словом – и любое резкое замечание родителей по этому поводу для него равнозначно запрету.
Однако запретным действием в ходе овладения речью может являться не только собственно запрет. Отсутствие поощрения в этом процессе тоже вполне может считаться запретом. Ведь косвенно такое невнимание со стороны самых значимых – пока еще – людей ребенок воспринимает достаточно однозначно: когда я так делаю, это мешает моему общению с папой и мамой, а значит, это совершенно не нужно для моего общения с ними. Следовательно, мне нужно постараться поменьше бубнить, гудеть, пищать и вообще производить всяческие звуки, чтобы родители снова меня любили. Вы ведь помните: самое страшное последствие родительского запрета – переживание ребенком потери их любви в результате некоего своего действия.
И даже отсутствие – или острый недостаток – словесного общения родителей с малышом в этом возрасте тоже является своего рода запретом. Малышу ведь нужны какие-то «учебные пособия» для освоения языка! Ему нужна родительская помощь в понимании того, как называется все то, что он видит. Отсутствие такой помощи автоматически становится почти непреодолимым препятствием на пути к расширению словарного запаса, а также – к пониманию ценности языка, радости от его использования и так далее в том же роде.
Подобные способы запретить ребенку свободное овладение речью принимают достаточно разнообразные формы.
Как уже говорилось, любое раздражение родителей по поводу голосовых или словесных проявлений ребенка значительно ограничивает его активность в исследовании языка.
Он может – в лучшем случае – начать избегать звуковых упражнений при родителях, а может и вовсе свернуть свою речевую активность.
Довольно часто родители не затрудняются специальным произнесением – громким, четким, внятным, обращенным именно к ребенку – слов, обозначающих те или иные предметы, действия, людей, находящихся в поле его зрения.
Тогда у ребенка долгое время не складывается словесная «картинка» окружающего мира, и словесный запас надолго остается весьма ограниченным.
Не менее опасен для нормального развития ребенка и разговор с ним на обычном «взрослом» языке – очень сложном, состоящем из большого количества непонятных ему слов, с придаточными предложениями и пр.
Чаще всего это является не слишком разумным проявлением идеи о том, что дети – такие же люди, только маленькие. Разговаривать с двухлетним ребенком как с равным себе вовсе не обозначает пренебрегать его возрастными особенностями. Скорее эта идея касается отношения родителей к правам их крохотных детей – но об этом мы говорим постоянно и еще не раз упомянем. Если говорить с ребенком так, как будто бы он действительно способен понимать нашу речь в полном ее объеме, то довольно быстро он просто перестанет родителей слушать – их речь станет для него просто звуковым фоном. Звучит приятно, а что обозначает – совершенно неясно, можно и не напрягаться. Кроме того, подобный вариант взаимодействия с ребенком, по сути дела, является еще одним очень глобальным запретом – запретом на право быть маленьким. Ведь получается, что родители, сами того не желая, сообщают ребенку – пока ты маленький, нам с тобой разговаривать неинтересно.
Однако таким же травмирующим запретительным воздействием можно считать и постоянное «сюсюканье» с ребенком.
Ведь в этой ситуации полноценное овладение человеческой речью оказывается как будто бы и ненужным. Своим примером родители показывают ребенку – «и так сойдет». При стойком стремлении родителей общаться с малышом на таком «псевдодетском» языке с большим количеством уменьшительных суффиксов и обозначений предметов звуковыми сочетаниями у ребенка не возникает необходимости свою речь совершенствовать. Ну в самом деле – если родители называют собаку «ав-ав», то откуда ребенку узнать, что ее можно и нужно называть как-то по-другому?