– Пашка, ты на меня ни за что не сердишься?

Галя напряглась, голос у нее дрогнул. У Павла аж в горле запершило: все чувствует, дурочка хорошая.

– Я тебя люблю.

– Я тебя тоже. Только ты… Будто по-другому ко мне относишься с каждым днем… Паша, я подумала: давай найдем где-нибудь еще одно зеркало, а? Ты отразишься, и станешь как я. И все будет хорошо.

Она обернулась, прижалась мокрым лицом к щеке.

– Конечно, Галя.

– Обещаешь?

– Все будет хорошо.

– Обещаешь отразиться?! Максимович сказал, что рано или поздно они придумают, как мне зарегистрироваться, ну, встать на учет в этом Архиве и все такое… Типа работать хозой, да? Вот и… Вроде того, что если все будет нормально, то я узнаю, где зеркало есть, или даже официально смогу тебя к нему провести. И… И тип-топ все будет, понимаешь?

Галя сыпала своими «типа» и «вроде», как прежде, когда они еще только познакомились. Но чтобы стать такой, ей пришлось сперва расплакаться. Галя-хоза за своей речью не то чтобы следит, а просто слова-паразиты куда-то сами от нее сбежали. Не прижились на принцессе, в которую она превращается.

«А я уживусь с ней?»

– Пашка, ну ты чего молчишь-то, а?..

«Конечно, нет»

– Пашка!!

И вдруг исчезла. Руки обнимали пустоту, и Павел не опустил их, постоял еще немного. Так и должно быть: пустота. Хозу нельзя любить ни человеку, ни такому же отраженному, как она. Они, по словам Белки Чуя, любить вообще не способны, и Павел верил ему.

– Обед отменяется… Или завтрак? Все равно отменяется.

Он вернулся в комнату и запустил Sirius.

Здесь было холодно. Траву и листья с ночи прихватила изморозь, на легком ветерке они, отяжелевшие, совсем не шевелились и лес производил впечатление сказочного и мертвого. Да таким он, в сущности, и был. Ник-Ник размашисто шагал по тропинке, вьющейся между толстых берез, из угла в угол рта медленно перемещалась сигара. Целая, толстая сигара, хотя в карманах полно любимых сигарных окурков. Но иногда следует изменять привычкам – в особо торжественных случаях.

Было почти тихо. Почти, потому что на самом пределе слышимости кто-то глухо ворчал, выл, рычал… Инфразвук какой-нибудь? Волосы на загривке от этих полузвуков становились дыбом. Пугают, или здесь всегда так? Ник-Ник шел нарочито не спеша. Не показывать испуг шакалам… А то ведь и в самом деле набросятся, что им Ник-Ник? Границы Власти города близко, а не достанешь. Тут царство Нечисти.

Обогнув ствол особенно толстого дерева, Ник-Ник увидел гнома. Маленький, но вполне пропорциональный человечек, стоял, скрестив руки на груди, и как мог презрительно смотрел в грудь гостю. Выше поднять голову он не мог: пропало бы все презрение, все же Ник-Ник детина роста супербаскетбольного, да еще и на каблуках. Хоз специально подошел поближе, навис черной грозовой тучей над малышом.

– Я пришел к Старшим.

– Ты – хоз по прозвищу Ник-Ник? – скрипучим голосом поинтересовался гном.

– Будто не знаешь!

Хоз, разыгрывая негодование, тряхнул пышной черной гривой и осыпал гнома перхотью. Тот не дрогнул, только сморгнул.

– Идем, хоз. Ведомство Тьмы ждет тебя.

Теперь они шли не по тропе. Все чаще попадались мухоморы, и Ник-Ник даже немного развеселился: ну что за показуха! Дважды пришлось преодолеть настоящие буреломы. Гном ловко протискивался в известные ему лазейки, а Ник-Ник всей тушей пер напролом, как танк. Плащ, однако, изрядно пострадал, хорошо хоть кожаные штаны выдержали. Даже одна из цепей, украшавших широкую грудь и еще более широкий живот Ник-Ника, зацепившись за сук, разлетелась на звенья.

– Золото? – на миг задержался гном.

– Металл, – неопределенно буркнул Ник-Ник.

– А то я гляжу, у тебя все пальцы в перстнях, черепа, драконы… – закивал провожатый, продолжая путь. – «Металл», значит…

Хоз только хмыкнул. Без поддержки с верхних планов было уже тяжеловато, появилась одышка. Но спросить, далеко ли еще, – проявить слабость. Темные не любят слабости… Или наоборот, слишком любят. По сторонам все также рычали да стонали, но никто не показывался. Наконец, оба как-то вдруг оказались перед огромным дубом. Между корней, как и полагалось, темнел вход в сырую пещеру.

– Туда?

– Туда, дорогой, – кивнул гном. – Пролезешь?

Ник-Ник последний раз яростно пыхнул сигарой и швырнул ее в гнома. Тот вдруг прыгнул навстречу, словно пес, поймал сигару широко распахнувшейся пастью и с удовольствием прожевал.

– Благодарствую, любезный. Иди однако, не задерживай, они не любят.

Пролезть внутрь и в самом деле оказалось нелегкой задачей, но спустя несколько шагов стены и свод раздались, Ник-Ник оказался в просторном помещении. Слишком просторном, чтобы располагаться под дубом. Пахло плесенью и еще чем-то, шибающим в нос.