— Нужно, пан Иоанн, — усмехнулся Мехловский. — Не забудьте, что Василий Шуйский, батюшка ваш, был хотя и бывшим, но царем.

— Пострижение в мнихи царя Шуйского было незаконным, — сказал Тимофей, вспоминая разговоры, которые слышал когда-то. — Клятву-то за него князь Тюренин давал. Стало быть, Тюренин-то постриг и принял. А Василий Иоаннович как был русским царем, так им и умер.

— Тем более, — согласился магнат. — Нельзя упускать такой шанс. А правители, они всегда много знают…

— А тайна исповеди?

— На то был приказ короля, — пояснил пан Станислав. — А его величество Станислав, король польский, великий князь литовский, великий князь московский и прочая, был ревностным католиком. Что для него исповедь православного царя? А православный поп, которого вздернули на дыбу, так тот — пыль…

— И что же поведал вам поп?

— Много чего интересного для польской короны, но вас это не касается. Что же до вас лично, то в исповеди царь Василий упоминал о своей жене Марии и двух дочерях. Покойных дочерях, — подчеркнул пан. — О сыне своем, законном или бастарде, он ничего не говорил.

— Я, пан Станислав, родился еще до того, как Василий Иоаннович покинул Русь, — со скромной гордостью ответствовал Тимофей. — Моя мать была неродовитой дворянкой, поэтому царю неможно было объявить, что у него есть сын, когда он имел законную супругу.

— Ладно, — сказал Мехловский как-то покладисто. — Предположим, я вам поверил. Тогда скажите-ка, мой друг, — сколько вам лет?

— Тридцать пять, — с неким усилием сказал Тимофей.

— Эх, пан, — покачал головой хозяин, — могу сказать, что вы себя состарили лет на десять. Так?

— Почти, — сознался Акундинов, понимая, что дальше врать нет смысла. — На восемь.

— Ну вот, — усмехнулся Мехловский, усаживаясь в кресло и берясь за трубку. — В крайнем случае, я мог бы позвать лекаря, который бы определил ваш возраст более точно… Так что вы, дражайший пан, родились через шесть лет после смерти царя Василия. Если бы вы заявили, что являетесь, скажем, сыном младшего брата Василия, что умер в Кракове десять лет назад, в это с натягом, но можно бы еще поверить… Но! — поднял пан трубку, аки жезл. — Младший брат царя был отправлен к королю вместе со старшим. Так что, пан Каразейский, вам было бы нужно назваться кем-нибудь другим. Ну, скажем, сыном Димитриуса…

— Гришку Отрепьева убили еще раньше, чем умер Шуйский, — заметил Акундинов.

— Точно, — кивнул пан. — Ну тогда даже и не знаю…

— Пан Мехловский, — осторожно заметил Тимофей. — Ну, а кроме вас, об этом кто-нибудь задумается? В Речи Посполитой хоть кто-нибудь твердо помнит, когда на Руси свергли одного царя, потом другого?

— Не знаю, — неопределенно сказал пан Станислав, выбивая пепел прямо о подлокотник кресла. — Может, кто-то и вспомнит.

— А может — и никто не вспомнит. А уж если сравнивать, сколько мне годков да сколько лет было бы сыну Василия, ну кто ж это делать-то станет?

— Пожалуй, что вы и правы, пан… Каразейский. Что же, пусть так и будет. В конце концов, это даже забавно.

— Вы поможете мне стать царем? — вопросительно заглянул Тимофей в глаза пака.

— Подождите-ка, а вы что, собираетесь стать русским царем? — озадаченно спросил Мехловский. — И пан Каразейский об этом говорит всерьез?

Пан Станислав расхохотался. Смеялся он искренне и долго. От напряжения шрам побагровел, а из глаза, уцелевшего по случайности, вытекла слеза…

Акундинов, успевший слегка успокоиться, опять напустил на себя убедительно-обиженный вид:

— Ну а почему бы и нет? Как ваши любимые римляне говорили? Paulatim summa petuntur. [47]А что, разве Гришка Отрепьев да Мишка Молчанов царями не стали?

— Про Отрепьева, что царем стал, — то нелепица, бздура, — усмехнулся пан. — Знавал я того хлопа, что от бояр Романовых пришел да у Вишневецких жил. А Димитриус, что на престоле русском оказался, — совсем другая персона. И зря его прахом в сторону Ржечи Посполитой выстрелили. Ой, зря. Тут уж, пан Иоанн, можете мне поверить. А Молчанов или кто он там был-то на самом деле? — так ему же свои разбойники голову отрезали. А остальных самозванцев — сколько там их было? Восемь, девять? Кого повесили, кого утопили. Выбор богатый!

— Ну так и хрен-то с ним! — отмахнулся Тимофей. — Все веселей жить, чем так прокисать, как пень трухлявый…

Пан Станислав опять посмотрел на самозванца. Задумчиво пыхнул трубочкой, выпуская дым из носа, рта и даже ушей. Помедлив чуток, сказал:

— А знаете, пан… Вначале вы мне показались дураком. Ну а теперь — авантюристом. Вообще я не хотел спрашивать ваше имя и род занятий. Но теперь засомневался. А может, в ваших жилах течет и голубая кровь?

— Возможно, — не стал отрицать Тимофей. — Все-таки я был зятем архиепископа Вологодского и Великопермского. Думаю, что за кого попало он бы свою дочь замуж не отдал.