Тимофей решил прихватить с собой «Родословие князей…», карту Османской империи (вещь полезная в дороге!) да немного еды — десяток черствых просяных лепешек (откладывал несколько дней), пару копченых рыбин, десяток луковиц да соленый сыр. Но все равно, вместе со сменой белья да разными мелочами, включая деньги, набрался целый мешок. Пришлось еще взять два бурдюка с водой. Уже не в первый раз вспомнил недобрым словом Василия Лупу (волчара поганый!), [54]по чьему приказу у него отобрали драгоценную саблю, отбитую у разбойников. Осмотрел нож. Когда-то им зарезали девку, имя которой он уже и забыл. А нож подарил ему пан Юзеф. Поперву Тимоха хотел его выбросить, а потом ничего, привык. Как-то даже резал им хлеб, чистил луковку, и ничего…

Вышли вечером. Племянник старого книжника Ангела — Мирчо, уже бывавший на Святой горе Айон-Орос, что всем русским более известна как Афон, сказал, что дорога займет недели две.

— Нам только из Стамбула выйти да пригороды пройти, — говорит мальчишка. — А там помогут.

Кто им поможет и как, парень разъяснять не стал. Только коротко сказал, что и в Османской империи до сих пор много тех, кто не принял ислам, оставшись, как и раньше, православными. Зато Мирчо с упоением рассказывал о монастырях полуострова Халкидики:

— Представь себе, Иванко, — помогая себе жестами, говорил он. — Халкидики — райское место. Там и груши растут, и виноград, и апельсины. А прямо из скал ручьи бьют! Там — двадцать святых обителей. Греческие есть, и сербские, и наши, болгарские. Даже грузинская есть.

— А русская? — поинтересовался Акундинов.

— Конечно. Обитель Святого Пантелеймона, — с удивлением посмотрел на него парнишка. — А ты разве не знал?

— Да нет, знал, конечно, — смутился Тимофей. — Думал, что турки все православные обители позакрывали.

— А к чему их закрывать? — настал черед удивляться парню. — Турки, они к православным-то хорошо относятся. Они говорят, что наша вера — первый шаг к истинной вере. К исламу то есть… Подать плати да джизью плати. В русском монастыре, раз он памяти святого Пантелеймона, — лучшие лекари! А на Айон-Оросе никакая власть, кроме патриарха, не действует. Оттуда тебя только по именному фирману падишаха могут вытребовать. Придешь к настоятелю да и расскажешь все, как есть. Там из России бывают от русского царя посланники да от патриарха Московского. Ежели что, так они тебе и в Россию помогут вернуться…

Тимофей порадовался осведомленности парнишки. Что же, теперь он точно знал, что в обитель Святого Пантелеймона ему лучше не ходить…

Вечером, после скудной трапезы, Мирчо сказал:

— Через два дня до Чорлы дойдем. А там — на побережье да морем… Греков там много. Кто-нибудь да на Айон-Орос пойдет.

— А коли по суше?

— Долго, — объяснил парень. — По горам лазать да в обход — месяца два пройдет. На конях быстрее бы было, но вот… — не стал досказывать Мирчо, но Акундинов и так знал, что неверным в пределах Османской империи ездить верхом на коне нельзя. Равно как носить оружие и одежды желтого и зеленого цветов…

Тимофей при мысли о кораблях содрогнулся. Еще в Стамбуле старый Ангел удивился, что русский не хочет идти в Афон морем. В Грецию корабли ходят по нескольку штук в день. Любая рыбацкая фелюга доставит путников туда, куда укажут, — во Мраморное ли море, в Эгейское ли. А постараться — так и в Средиземное. Не скажешь же, что пока добирался из Варны, куда его отправил молдавский князь-господарь, чуть не помер от морской болезни! Думал, что коли выйти пешком из Стамбула да по суше пройти подольше, то морем придется плыть поменьше… Но все равно без проклятого моря, видимо, не обойтись!

— Спать ложись, — сказал Мирчо, ложась прямо на голых камнях и с головой укрываясь широкой шерстяной накидкой в два цвета — красный и белый. — Разбужу завтра рано!

…Разбудил Тимофея не Мирчо, а тычок в бок. Били чем-то твердым, не иначе — древком копья.

— Вставай! — услышал он голос. — Обратно поедешь.

Говорили хотя и по-турецки, но понятно. Акундинов, приподнявшись, увидел, что над ним возвышается не кто иной, как садовник господина великого визиря. Правда, с саблей на боку и с камчой в руках он не напоминал садовника. Рядом стояли и другие «слуги». На их лицах невозможно было прочитать ничего — ни злости за побег, ни радости от поимки. Посмотрев в сторону спавшего рядом Мирчо, Тимофей увидел, что на накидке к красному и белому цветам добавился еще и багровый…

— Туда сходи, на дорогу, — кивнул садовник Акундинову, показывая на камень.

— Куда? — не понял он вначале, но потом дошло — чтобы в дороге не просился!

Пока он ходил по утреннему делу, никто из стражей-слуг даже не пытался его караулить. Правильно. А куда он денется-то?

— Похоронить бы… — робко спросил Тимофей, кивая на тело мальчишки. Садовник лишь отмахнулся — некогда, мол, а Акундинов не настаивал. Да и все равно, могилу копать было нечем, а таскать камни — та еще работенка.