<1966>

Об И. П. Павлове

Когда наступало первое тепло, не было дня с самого моего ран него детства, чтобы я не ходил играть в ближний сад Медицин ской академии. Этот старый, тенистый сад скрывался за ака демическим зданием с круглым куполом и колоннами и был закрыт для посторонних. (Разрешение выхлопотал Иван Петрович Павлов, будущий великий ученый, который тогда толь ко что окончил Медицинскую академию и был оставлен при ней. Он был наш свойственник: мой дядя Федя и он были женаты на родных сестрах, тете Асе и тете Саре 1.)

Чтобы попасть в сад с Нижегородской улицы, надо было идти через узенький двор, замощенный булыжником, и проходить под громадной пожарной лестницей, прислоненной к пустой стене (почемуто эта лестница особенно запомнилась), и так же, как и на нашем дворе, среди камней росла острая травка и появлялись желтые одуванчики.

В саду рядами стояли липы с толстеннейшими стволами, и в аллеях, где всегда была тень, уютно пахло сыростью и прелым листом. В трещину коры одной из лип я однажды посадил моего оловянного солдатика и вспомнил о нем только на другое лето, найти его уже не мог — он кудато ушел, и мне, конечно, при шла на ум сказка Андерсена.

Был в саду и длинный пруд, покрытый плотной яркозеленой ряской, и казалось, точно это зеленый пол, по которому соблаз нялось пройтись, но пугала легенда, что в этот пруд провалилась одна девочка. А в самой глубине сада, за деревьями, виднелся желтый флигель академической клиники, куда было опасно при ближаться: там за решетками сидели какието страшные сумас шедшие, которые будто бы хватали из-за решетки неосторожных детей. Но это не мешало мне очень любить этот мой сад, и всю жизнь он с очарованием вспоминался (я случайно очутился в этом месте в 1915 г., сад мне показался только меньше, но раз росся еще гуще, пруд исчез, а горка, на которой я играл, оказа лась крошечным горбиком; я зарисовал тогда с любовью старую липовую аллею). <…>

Такова была моя идиллия петербургского детства и таким сохранился в моей памяти тогдашний Петербург.

Вскоре же мы со Сташей получили приглашение от дяди Феди приехать погостить к нему в Эстляндню, в Силламяги.

Там оказалось совсем прелестно! Высокие сосны, смолистый запах, шуршание гравия под ногами, шум серого моря… Было дождливое и сырое лето, но и дождик, и сырость были какието уютные.

Дядина дача находилась у самого моря, и все время был слы шен прибой. Тетя Ася страшно кашляла, и это было ее последнее лето.

К ней у нас со Сташей совершенно изменилось отношение: мы поняли, что ее резкости объяснялись ее болезнью, а то, что мы знали, что она приговорена, возбуждало особенную нежность и жалость к ней. Она много знала и много читала, с ней бывало интересно и забавно — юмор ее не покидал и во время болезни.

Рядом жил с семьей Иван Петрович Павлов, известный уче ныйфизиолог. Он был женат на сестре тети Аси, «тете Саре», как с детства я ее называл, — Серафиме Васильевне (они были Карчевские), добрейшем существе, с ямочками на щеках и с такими красивыми глазами, как у тети Аси.

Иван Петрович был приятелем дяди Феди, и отец мой его любил. Он был ворчун, постоянно чертыхался от своей горячно сти и был знаменит как чемпион игры в «подкидного дурака»: никто никогда не мог его обыграть, а он неизменно торжество вал. Другим его увлечением на даче была игра в городки, или «рюхи», знакомая мне по Новгороду, в ней мы все принимали участие, где тоже он отличался. С молодежью он был сам молод и весел.

Там же гостил брат Ивана Петровича — Дмитрий Петрович, проф[ессор] химии Варшавского университета. Он был очень высок и худ и такой же бородач, как и его брат, говорил хрип лым басом, балагурил и смешил наше общество до упаду.

По соседству жили Терские, друзья Павловых, где были две барышни — Фаина и Соня; Дмитрий Петрович нас со Сташей вы дал за студентов, приехавших на каникулы к своим дяде и тете (а я как раз тогда остался на 2й год в 6м классе…), а потом сам нас коварно разоблачил. С этими девицами, умненькими и весе лыми, мы со Сташей вели разные серьезные разговоры и устраивали «дебаты», причем Сташа провозглашал себя славянофи лом, консерватором и пессимистом, а я, наоборот, — западни ком, либералом и оптимистом, и в спорах мы состязались перед сестрами в остроумии (а раз, не сойдясь во мнениях, в присут ствии этих благовоспитанных барышень жестоко повздорили, чуть не поругались — совсем помальчишески).

Мое знаомство с И. П. Павловым

Это было летом 1929 г.

Мы с женой только что вернулись в Америку из Италии, где мы длительное время жили в Риме и гостили у Алексея Максимо вича Горького.

В НьюЙорке доктор Ф. А. Левин, профессор Рокфеллеров ского института, сообщил мне, что в США для участия в психо логическом и физиологическом международных конгрессах при ехал мой знаменитый соотечественник академик Иван Петрович Павлов.