Исследования Павлова произвели огромное впечатление на научную общественность — никогда еще физиология не давала так много клинической медицине. Знаменитый немецкий физио лог Мунк писал: «Со времен Гейденгайна не было еще случая, чтобы один исследователь в течение нескольких лет сделал в физиологии столько открытий, сколько описано в книге Павло ва». Справедливое сопоставление Гейденгайна и Павлова не до ведено до логического конца. У Гейденгайна, хотя он и написал целый раздел по физиологии пищеварения в руководстве по фи зиологии Германа, нет синтеза пищеварительных процессов.

В «Лекциях» же Павлова пищеварительный процесс пред ставлен как физиологический конвейер, объединяющий отдель ные органы желудочнокишечного тракта в систему, что позво лило ему нарисовать целостную картину пищеварения.

Внимание Нобелевского комитета к Павлову сыграло нема лую роль в повышении его научного престижа. До появления в прессе сообщений о предполагаемом присуждении Павлову Но белевской премии он был членом 6 научных обществ (в том чис ле двух иностранных), а в 1904 г. этот список включал уже 32.

Выдающийся немецкий биохимик Э. Абдергальден писал Павлову: «Я снова должен Вас просить о большой любезности прислать нам панкреатический, кишечный и желудочный соки для того, чтобы мы (проф. Фишер и я) могли продолжить наши работы… До настоящего времени нам совершенно невозможно получить здесь, в Берлине, собаку с панкреатической фистулой. Доктор Бабкин в ужасе от операционных помещений в здешнем институте и мало доверяет операциям» [23, с. 211].

В отчете о научной продукции отдела физиологии ИИЭМа за 1903 г. записано: «Помимо исследований секреторной работы пищеварительного канала и различных видов действия пище варительных ферментов работа была направлена на изучение вопросов экспериментальной психологии на животных». Так первоначально называлось то, что позднее стало именоваться фи зиологией высшей нервной деятельности (ВНД) [24].

В этом выразилось стремление Павлова «утвердить свою власть над физиологическими явлениями», страстное желание распространить эту власть на все сферы проявления жизнедея Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 579 тельности человека — и вегетатику, и соматику, и психику. Без познания психики физиологические представления о человеке оставались неполными.

Да и физиологией в юности Павлов заинтересовался ради проникновения в тайны психической деятельности. В семина рии он не мог примириться с тем, что психика — удел теологии, а естествознанию остаются только вегетатика и соматика. Пси хофизиологический параллелизм был поколеблен Сеченовым. Прочитав в семинарские годы его «Рефлексы головного мозга», Павлов согласился с автором книги, что для познания психики нужно изучать рефлексы, отображающие сложные психические акты, например произвольные движения. С этой верой он при ехал в Петербургский университет, но там ее стали подрывать некоторые учителя, более всех Цион. Студент Павлов понял, что высказывания Сеченова — только гипотеза, не укрепленная «ба стионами научных фактов» [25].

Через 60 лет Иван Петрович назовет ее «гениальным взлетом сеченовской мысли», а в студенческие годы он не нашел аргу ментов против нападок на «Рефлексы головного мозга». Прав да, сомнения не оставляли его и в более зрелые годы. В 30лет нем возрасте Павлов с душевным трепетом читал «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского, с нетерпением ожидая каж дый новый номер «Русского вестника» — журнала, где впервые печатался роман. Иван Петрович находил много общего между Иваном Федоровичем Карамазовым и самим собой. Об этом ему говорили и приятели, прочитав такие главы, как «Бунт» и «Ве ликий инквизитор», опубликованные в майской книжке «Рус ского вестника» за 1879 г.

Встретив в «Вестнике Европы» статью К. Д. Кавелина о скульп туре М. М. Антокольского «Мефистофель», Иван Петрович пи сал невесте, что суть кавелинского Мефистофеля заложена в натуре и Ивана Карамазова, и его самого (Ивана Павлова): «Имея перед собой широко раскинувшуюся естественную науку с ее непреложными законами, считая себя частью природы и веря в необходимую законность всего существующего, он не понимает смысла, силы личных устремлений и усилий».

Продолжая эти рассуждения, Павлов утверждал: «Прочтешь статью Кавелина, увидишь ясно, как ничтожно его решение. Это вовсе не решение, а простое констатирование двух какихто миров: общемировой жизни с ее непреложными законами и лич ной жизни, где эти законы не у дел, где царствует и обязатель ная свобода… Нет спора, что в этом мы имеем дело с одной из последних тайн жизни, с тайной того, каким образом природа, развивающаяся по строгим, неизменным законам, в лице чело века стала сознавать самое себя» [26].

Павлов был буквально потрясен последними главами «Брать ев Карамазовых», когда Достоевский довел Ивана Карамазова до сумасшествия. «Что ни толкуй, — писал Иван Петрович невес те, — основа натуры… Ивана та же, что и моя. Очевидно, что это человек ума, ясного знания, враг всякого восторга, минутного увлечения, непосредственного поступка, враг всякого чувства… Иван Федорович — это несчастная попытка ума все, природу, как и всего человека, забрать в свою область, все проводить че рез сознание, все разумом мотивировать. А разве это возможно? Где наука человеческой жизни? Нет ее и в помине. Она будет, конечно, но не скоро, не скоро». А без науки о психической де ятельности всякий человек, подобный Ивану Карамазову, стре мящийся жить только «по уму», потерпит крах.

Глубокая внутренняя потребность в изучении человеческой психики побуждала 30летнего Павлова оставить физиологию, чтобы заняться психологией и педагогикой. Но тогда он перебо рол это стремление. И чем глубже проникал в проблемы крово обращения, особенно пищеварения, где ему сопутствовал гран диозный успех, тем, казалось, все дальше отходил от юношеского намерения изучать психику, но все-таки не ушел. В дальнейшем он много лет изучал больных в психиатрической клинике в Удельной, пока не завел иэмовскую психиатрическую клинику в 1932 г.