Шрифт:
– Ну, батя, давай, – сказал Егор, поднимая стопку. – Молодец, батя, заглянул… давайте за здоровье дорогого гостя… Ну, батя, давай! – вновь подбодрил он, обвел стол радостными глазами, торопливо выпил, и обед начался; вслед за борщом хозяйка подала тушенное с картошкой и с грибами мясо; затем на столе появился сладкий пирог и грушевый отвар. В конце обеда примостилась к столу и Валентина, налила себе борща, но есть не стала.
– – Ох, знатный у тебя борщ, отвел душу, ну, спасибо, спасибо, дочка, – сказал лесник с удовольствием. – Две миски выхлебал…
– Ты, папаш, почаще заглядывай, для тебя я еще и не так расстараюсь, – оживилась она. – Правда, папаш, приезжай, а то тут и спасибо-то ни от кого не дождешься.
– Во, обиделась, старуха, – заметил Егор, успевший как бы между делом пропустить одну и вторую стопку вне всякой очереди и теперь глядя на жену с расслабленным сочувствием за ее неустанную, с темна до темна бабью колготню.
– А Володька-то где? – спросил лесник.
– Ждали к обеду, давно должен вернуться, – опередила всех невестка. – В район вызвали. Хотели нынче-то собраться за столом всей семьей, поговорить, на тебе! Небось задержало начальство… Ну, и Анюта с ним увязалась, от мужа-то ни на шаг… отыскала нужду, вишь, сапоги ей понадобились! Отчего не разъезжать? Бабка с дедом дома, с утра до ночи топчутся, дети накормлены, ухожены…
– Ну, ладно, ладно, завела, – попытался остановить ее Егор. – Куда как расходилась… Ты радуйся, вон какая поросль-то крепкая! – с гордостью повел Егор головой в сторону двух очень серьезных мальчишеских физиономий. – Мужики, солдаты…
– Э-э! мужики! – подхватила невестка, в сердцах бросая ложку на стол. – Еще надо поглядеть, раньше срока-то нечего загадывать! Мужики! У мужика кроме штанов еще голова должна быть! Мужики теперь пошли – пить да пакостить! Да чего там ходить кругом да около. Мы, папаш, чего с Володькой-то? – спросила она, всем телом поворачиваясь к Захару. – А потому дело решать надо. Тебя, папаш, весь народ уважает, ты скажи… сам знаешь, младший из армии не вернулся, остался где-то у черта на куличках, целый день лететь теперь надо… И этот уезжать навострился, в Зежске место себе присмотрел. Что я, говорит, хуже других?
– Погоди, погоди, – остановил ее лесник. – Ты на козе-то, Валентина, не подъезжай. Я у вас теперь сторонний человек, ваших дел не знаю, сами думайте, – решительно ответил он, и уже хотел было встать, сказать спасибо и, пока не поздно, отправиться восвояси, и уже встал было, но, взглянув в растерянное, страдающее лицо Егора, опять опустился на свое место.
– Понимаешь, батя, тут такое дело, – обрадовавшись, сразу же горячо заговорил Егор, успевший как-то незаметно для всех хлопнуть еще одну, очередную стопку. – Тут вот Пашка десять классов через год кончает, ну, значит, надо дальше стремиться… Так? Так! А он уперся бараном, и ни в какую тебе! В институт не поступит, в армию загремит… родня у нас-то вон какая высокая, а его с места тягачом не стронешь! Пашка, слышь, Пашка, я тебе говорю! – повысил он голос. – Перед всеми говорю, пойдешь в институт, машину отдам, «жигуленок» новенький, слышь? Запишу на тебя и – баста! На всю катушку говорю, слышишь? Получай права и кати себе хоть в Америку.
– Слышу, не глухой, – пожалуй, в первый раз за столом басовито подал голос Пашка, неохотно и как-то брезгливо взглянув на деда.
– Ну, слышишь, а что думаешь?
– Что, что! Заладил – машина, машина, – ответил Пашка с явным вызовом, глядя при этом не на своего деда, сулившего дорогой подарок, а на лесника, и в глазах у него появился холодный, злой блеск. – Вон у Петьки Фокина, у Мишки вон Шахова давно машины и без института!
– Соглашайся, Пашка! – неожиданно сказал младший брат, с рассеченной бровью. – Не хочешь, я согласный, в институт поступлю, на права сдам… слышь, Пашка…
Тут Пашка не выдержал, со злостью двинул свою табуретку в сторону нежданного соперника, и младший не удержался, выскочил из-за стола, задохнувшись обидой; показывая характер, пересилив себя, он ярко по-мальчишески залился возбужденным румянцем, захохотал.
– Ты ему, дед, самолет подари! Реактивный лайнер, холостых баб да девок в лес подальше катать! Нужен ему институт!
Заметив готовившиеся со стороны старшего брата новые ответные действия, он метнулся в дверь, успев напоследок оглянуться, за что тут же и поплатился: бабка треснула его по затылку звонким алюминиевым половником, моментально выхваченным из кастрюли с борщом.
– Подумаешь! – крикнул Витька из-за двери. – Совсем не больно!
– Поговорили, – засмеялся лесник. – Шустрый! – неопределенно прибавил он, продолжая ощущать на себе раздраженный, дерзкий взгляд Пашки. – Ладно, спасибо за хлеб-соль, хозяева, пора мне, – лесник загремел табуретом, выбираясь из-за стола.
– Что ж ты не скажешь ничего, папаш? – засуетилась невестка. – Ты ж нам не чужой, хоть бы ты нашим дуракам глаза промыл… папаш, а папаш…
– Ты перед ним вприсядку пройдись, плясать так плясать, – неожиданно громко и весело предложил Пашка и тоже встал, оказавшись чуть ли не на полголовы выше давно уже начавшего усыхать лесника. – Дед Захар! Дед Захар! Как же – лесной пророк! Он присоветует! Ему одно – земля, земля, а на черта она кому нужна – эта земля? Вон полсела разъехались, а вы нас тут держите. Правильно отец решил в город перебираться! Все равно уедем!
– Ах ты поганец! – ахнула Валентина. – Без ветра мелешь, оглобля дубовая! Дед, дед, а ты что окаменел?
– Ладно, Валентина, будет, – с интересом остановил ее лесник. – Молчит парень – недовольны, заговорил – опять не так. Давай, давай, Паша, а мы послушаем.
– Вот и послушайте, – на той же высокой ноте подхватил вызов Пашка, стараясь удержать на лице задорную, вызывающую улыбочку. – Институт! Думаете, в институт легко пробиться? Только сынки из начальников проходят! Не по баллам, по спискам, списки у них хитрые есть! Своего выкормыша московского давно небось куда-нибудь в академию зачислили – вот там уж постарались! Как же, дед Захар! Дед Захар! А небось знаменитый дед не захочет поехать поклониться, вот, дорогие граждане, еще у меня дорогой родственничек, правда, не московского разлива, деревенского, а в институт и ему бы пора… Такому деду не откажут! Ведь не поедешь, а, дед Захар?