Тетя Хильда испуганно поежилась.

– Джейкоб, как ты думаешь, не повредит этому орешку внутри меня один хайболл? [23] Мне необходимо что-нибудь укрепляющее.

– Думаю, не повредит. Джейн не отказывалась от крепких напитков, когда была беременна. Врач запретил ей пить только к началу седьмого месяца. И Дити ничуть не пострадала. Дити у нас родилась такой здоровенькой, что сама отвезла маму домой из больницы.

– Папа, не выдумывай. Я научилась водить только в трехмесячном возрасте. Но я бы тоже выпила, пожалуй. А ты, Зебадия?

– С удовольствием, принцесса. Лечебная доза спиртного определяется массой тела. Это означает полстаканчика для тебя, дорогая Шельма, стаканчик для Дити, полтора для Джейка и два для меня.

– Это же несправедливо!

– Конечно, несправедливо, – согласилась я. – Я вешу больше папы: я набираю в весе, а он худеет. Взвесь нас – увидишь!

Мой муж обхватил меня и папу за пояс, присел, выпрямился и поднял нас в воздух.

– Ничья, – объявил он. – Папу, возможно, чуть тяжелей выжимать, но к тебе приятнее прижиматься.

Он поцеловал меня и снова поставил нас на пол.

– Если уж к кому приятно прижиматься, так это к Джейкобу, он не сравним ни с кем!

– Ты пристрастна, Хильда. Пусть каждый нальет себе сам, в соответствии со своим эмоциональным и физическим состоянием.

Мы так и сделали: Хильда и я взяли себе по стаканчику с содовой, папа опрокинул себе в бокал полтора стаканчика чистого со льдом, а Зебадия удовлетворился половиной стаканчика водки и разбавил ее кока-колой.

Мы сидели и посасывали свою «лечебную дозу», и тут Зебадия уставился на стену над камином.

– Джейк, ты служил во флоте?

– Нет, в армии. Если можно считать армией «сидячую пехоту». Мне присвоили офицерское звание за докторскую степень по математике, сказали, что я им нужен для баллистики. И я весь свой срок отбыл в канцелярии, подписывал бумаги.

– Стандартная процедура. У тебя там морской кортик и портупея. Я решил, что они твои.

– Дитины. Клинок принадлежал дедушке Джейн Роджерсу. А у меня есть парадная сабля. Отцовская, он подарил мне ее, когда меня взяли в армию. И парадная форма. Но я ее никогда не носил, случая не было. – Папа поднялся с места, направился к себе в спальню и позвал оттуда: – Пойдем, покажу тебе саблю.

– Дити, – сказал мне мой муж, – ты не возражаешь, если я сниму со стены твой клинок?

– Мой капитан, этот кортик твой.

– Что ты, это же семейная реликвия! Я не могу принять такой подарок.

– Если мой повелитель не позволяет мне подарить ему это оружие, то пусть лучше оно висит там, где висит! Я все думала, что подарить тебе на нашу свадьбу, и не сообразила, что у меня уже есть идеальный подарок для капитана Джона Картера.

– Прости меня, Дея Торис. Принимаю твой дар и буду беречь его. Он пригодится мне, чтобы защищать мою принцессу от всех врагов.

– Гелиум счастлив слышать тебя. Если ты поможешь, я залезу и сниму его.

Зебадия ухватил меня за ноги где-то повыше колен, и я мгновенно выросла до трехметровой высоты. Клинок и портупея висели на крючках; я сняла и опустила их, после чего опустили меня. Пока я прилаживала оружие на своем муже, он стоял вытянувшись, затем опустился на одно колено и поцеловал мне руку.

Мой муж несомненный безумец, но мне нравится его безумие. У меня навернулись слезы на глаза – с Дити такое случается нечасто, но с Деей Торис, кажется, бывает, после того как Джон Картер сделал ее своей.

Папа и тетя Хильда посмотрели на все это и немедленно проделали то же самое – не исключая и слезы в глазах тети Хильды (я видела!), после того как она застегнула на папе портупею, а он преклонил колено и припал к ее руке.

Зебадия вынул клинок из ножен, проверил его балансировку, осмотрел лезвие.

– Ручная работа, центр тяжести вблизи рукоятки. Дити, твоему прапрадеду эта вещь, должно быть, недешево обошлась. Славное оружие.

– Вряд ли он знал, сколько оно стоит. Это была награда.

– Уверен, что заслуженная. – Зебадия отступил назад и сделал несколько выпадов – стремительный, как нападающий кот.

– Видел? – тихо спросила я папу.

– Владеет саблей, – спокойно ответил папа. – И мечом.

– Зебби! – воскликнула Хильда. – Ты никогда не рассказывал мне, что учился в Гейдельберге.

– Ты никогда не интересовалась, Шельма. В окрестностях «Красного Вола» меня называли «грозой Неккара».

– Где же твои шрамы?

– У меня их нет и не было, дорогая. Я проторчал там целый лишний год, надеясь получить хотя бы один. Но от моего клинка никому не было спасения. Страшно вспомнить, сколько немецких физиономий я порубил в капусту.