Немирович-Данченко Василий Иванович
Шрифт:
Но елисуец потупился и отошёл прочь.
В тот же вечер — у Брызгалова он опять подошёл к Нине.
— По-нашему ага, бек — то же, что по вашему дворянин. Правда это?
— Не знаю… А вам зачем, Амед?
— Так… Я хочу знать это.
Обратились к Степану Фёдоровичу, — тот подтвердил.
— Значит, я равен им всем, — показал он на Кнауса и Незамай-Козла.
— Ещё бы, понятно, равны!.. — даже обиделась за него Нина.
— Как бы мне хотелось узнать что-нибудь о вашем Боге! — мечтательно заговорил Амед, не отводя сияющих глаз от смущённого лица девушки… — Как бы я хотел знать о нём всё, что знаете вы… Нам говорили в медресе, будто ваш Исса [1] был тоже великий пророк, но он учил всему так строго, что людям было невозможно жить, как он хотел. Потому Аллах, который любит нас, послал к нам ещё более великого пророка Магомета. Учение его по силам людям… Оно не так сурово как учение Иссы… Трудно идти за Иссою и легко за Магометом…
1
Исса — Иисус Христос.
Радостное чувство охватило Нину.
— Знаете что, Амед? Хотите узнать всё про этого Иссу, как вы зовёте Его? Хотите, я с завтрашнего дня стану рассказывать вам о нём?.. Я знаю, вы Его полюбите, как мы все Его любим… А потом…
И она не кончила своей мысли, только стала удивительно ласкова со всеми и, встречаясь глазами с Амедом, улыбалась ему так светло, что молодому горцу приходило в голову: если Исса смотрит теперь её глазами, то он, Амед, готов полюбить Его так же, как любит её…
— Амед, идите сюда! — звали его офицеры. — Мы вашего ягнёнка начинаем… Вы вина не пьёте, а всё-таки мы чокнемся с вами. За ваше здоровье! Без вас мы бы все поумирали с голоду.
Елисуец, краснея, чокался с ними, но нетронутый стакан с вином ставил около.
На другой же день, справившись с больными и ранеными, Нина застала на площади Амеда… Тот поднял папаху — и внимательно следил за девушкой… Он не смел сам ей напомнить её обещание. Она казалась ему до такой степени утомлённою.
— Ну, что, Амед, вы ещё не раздумали?.. Всё ещё хотите знать об Иссе?
— Да… Хочу… Я давно хотел… Ещё в Дербенте учился, хотел… Но там некому было рассказать мне…
За окнами комнаты, которую прежде занимала Нина, был маленький палисадник. Тут рос большой карагач; несколько розовых кустов, осыпанных цветами, разливали кругом нежный аромат… До осады крепости сюда слетались птицы и с утра до ночи щебетали и суетились, но гром орудий и трескотня ружейных выстрелов давно распугали пернатых гостей. Только ещё в густой вершине чинары оставались они, точно считая её листву достаточною для защиты…
— Сядем здесь… — скамейка, на которую указала Нина, была как раз под карагачом. — Сядем здесь… Я думаю, что сумею рассказать вам. У меня по закону Божиему всегда было двенадцать баллов…
— Что такое закон Божий?
— Ну, правила, которые установлены Богом, чтобы вести хорошую жизнь…
— А… по-нашему — шариат [2] … У вас адата нет… Ау нас и шариат, и адат, только адат легче… Шариат труднее адата [3] …
— Какой вы наивный… Законом Божьим у нас называлась и священная история…
2
Суд и правила по Корану.
3
То же по народному обычаю.
— Это об Иссе?
— И об Иисусе Христе, и о том, как Бог создал мир, и обо всём.
— Рассказывай, пожалуйста, рассказывай… Много рассказывай. Я очень буду слушать тебя. Я так буду тебя слушать, что ничего не забуду.
Амед сам не заметил, как он, по восточному обычаю, перешёл на ты…
Нина, вся полная ей самой непонятного, внутреннего трепета, — тихо, ласково начала рассказ… Она забыла о том, что рядом с ней сидит разгоревшийся от любопытства елисуец-полудикарь и ловит каждое её слово, — точно это драгоценный жемчуг, падавший в его руки. Перед ней рисовались сожжённые солнцем скалы Палестины, масличные деревья, росшие на её каменистой почве, жалкие сёла и города, похожие на слепившиеся каменные гнёзда…
— Совсем наши аулы!.. — тихо проговорил Амед.
Странно! Она сама никогда не думала, чтобы эти картины так глубоко запали в её душу. Она говорила, закрыв глаза, вся бледная, и ей казалось, что её уста повинуются кому-то другому, вселившемуся в неё в эту минуту… Это он говорил её устами, он создавал в её памяти дивные образы…
— У нас тоже есть ангелы! — сорвалось у Амеда. — У нас тоже есть ангелы… Только они женщинам не являются. По нашему — не хорошо, по нашему, женщина — полчеловека… Это у нас не так… И здесь чувствую, что не так, не правда у нас… — дотронулся он до сердца.
Ясная Вифлеемская ночь… Ярко горят звёзды святого неба… Белея под луною, чуть мерещатся повитые синими тенями стены жалкого города… Одна звезда ярче всех… Так ярка она, что шейхи пустыни — цари-маги заметили её и угадали, о чём она засияла возвестить миру, утомлённому жестокостью и злобою… Тихий свет факела струится из убогой лачуги… В яслях лежит Спаситель мира, родившийся среди уничижения и обречённый кресту…
— Цари приходили поклониться Ему… А он в яслях!.. — с недоумением повторяет Амед.