89. Cosmas. I. 9. Судя по всему, последний персонаж списка, Гостивит, отец Бордживоя, как и Неклан, введен в перечень из самостоятельного, отдельного предания. Возможно, образ Гостивита генетически связан с образом легендарного первого новгородского посадника Гостомысла. Существует мнение о книжном происхождении этого персонажа (Петрухин, 1999/1. С. 20-23), но наличие «родственного» героя подтверждает принадлежность прообраза Гостомысла / Гостивита к общеславянской традиции, тем более что этим именем был назван и исторический князь племени ободритов (Lowmianski, 1986. S. 456-464).

90. Gall. I. 3.

91. Тихомиров, 1969. С. 277-284; Родник Златоструйный, 1990. С. 176-177, 475-476. Очень характерно, что в «Именнике» сохранен счет по годам тюркского календаря, который был известен и в Болгарии, и на Руси (Турилов, Чернецов, 2003. С. 111-112).

92. Ср.: Деопик, Симонова-Гудзенко, 1986. С. 31-47.

93. Лихачёв, 1996/2. С. 275-285, 304-307. Рудимент такого счета выявлен А.В. Назаренко (доклад на конференции «Восточная Европа в древности и Средневековье. Время источника и время в источнике. XVI Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто». 2004 г.). См.: ПСРЛ. Т. I. Стб. 149.

94. ПСРЛ. Т. III. С. 104.

95. «Слово о полку Игореве», 2002. С. 99; Гаспаров, 2000/1. С. 244-264, 512.

96. ПСРЛ. Т. I. Стб. 418, 463.

97. Повесть временных лет, 1996. С. 95. В качестве риторического оборота использовалась формула «сего ни бывало есть ... ни при дедехъ нашихъ ни при отцихъ нашихъ» (Там же. С. 111-112).

98. Гаспаров, 2000/1. С. 244.

99. «Слово о полку Игореве», 2002. С. 18, 27, 114.

100. Слово о законе и благодати, 1997. С. 42.

101. О механизмах бытования, передачи и забывания информации см.: Vansina, 1985.

102. Пчёлов, 2001. С. 59.

103. Типологически близкая «событийная хронология» использовалась и в Древней Руси, например, при составлении Галицко-Волынского летописного свода (Котляр, 2004. С. 89-94).

104. Пчёлов, 2001. С. 21.

105. В древнерусской письменной традиции списки правителей, более или менее независимые от летописания, получили распространение только в новгородской книжной культуре {Янин, 2003. С. 23-77). Ещё один, совсем не исследованный пример, — список князей, с которого начинается Ипатьевская летопись (ПСРЛ. Т. II. Стб. 1-2).

106. Гиппиус, 2005. С. 57-60.

107. ПСРЛ. Т. III. С. 104.

108. Похожее публицистическое отступление есть в ПВЛ. Оно связано с пренебрежением князя Всеволода Ярославича советами старшей дружины (Повесть временных лет, 1996. С. 91-92).

109. Там же. С. 28, 31, 56.

110. Иванов Й., 1970. С. 283-284.

111. Летопись попа Дуклянина. IX.

112. Очень интересный мотив зафиксирован в «Книге истории Франков» (гл. 34-35): дети короля заболевают и умирают из-за высоких поборов, которыми их отец обложил население (Хроники длинноволосых королей, 2004. С. 66-68).

113. Ср.: Сендерович, 1996. С. 301-313.

Сравнение текстов славянских раннеисторических описаний, в которых повествуется о становлении власти и появлении первых правителей, позволяет сделать вывод о том, что эти повествования построены летописцами на основе устной (мифоэпической) традиции. В летописях и хрониках можно выявить серию признаков, которые являются надежными критериями «устного происхождения» отдельных разделов данных текстов. Этот набор примерно одинаков для всех рассмотренных историографических памятников.

«Пласт» устных источников с разной степенью интенсивности выражен в текстах Нестора, Козьмы Пражского и Галла Анонима и практически «стёрт» в историографии южных славян. Но, несмотря на явную литературную обработку и отбор только некоторых, определенных сюжетов и мотивов, все славянские традиции демонстрируют сходные черты в передаче славянского предания, как по содержанию, так и по форме его адаптации в раннеисторическом тексте.

Сходство зафиксированных мотивов и аналогичность признаков устных источников позволяет отвергнуть версию о книжном конструировании этих легенд и сказаний самими авторами. Летописи и хроники Руси, Польши, Чехии, Болгарии, Сербии и Хорватии принадлежат различным книжным культурам, написаны на разных языках, построены согласно различным литературным и жанровым традициям. Поскольку устные традиции восточнославянских, южнославянских и западнославянских племен восходит к общему праславянскому языковому и культурному единству[1] и являются вариациями одной «протолитературы»[2], можно уверенно предполагать, что искусственные книжные конструкты первых хронистов должны серьезно различаться по структуре и содержанию, в то время как в переложениях оригинальной устной традиции должны наблюдаться черты сходства.