Тяжело дыша, я вышел на дорогу, подобрал пачку сигарет, которую обронил, и, закурив, взглянул на поле боя. То тут то там багровели пятна крови, валялись какие-то предметы, оторванные пуговицы. Рядом поскуливала Настя.

— Ты как? Тебя побили? — все еще ощущая дурноту и головокружение, озабоченно спросил я.

— Нет, но меня хотели… — она вдруг заплакала навзрыд.

— Ты чего плачешь — что хотели или что не успели? — нелепо пошутил я.

Настя прижалась к моей груди, продолжая рыдать.

Через час, когда уже начало вечереть, мы вышли прогуляться у корпуса и услышали «новость»: только что «скорая» увезла трех истерзанных парней, их случайно обнаружила бабулька из ближнего корпуса, которая вышла на дорогу размять ноги.

— Живы хоть? — поинтересовался я у медсестры, принесшей это известие.

— Да живы, слава Богу! — вздохнула она сокрушенно и прибавила, скорбно закатив глаза: — Но искалеченные, бедные, до ужаса!

Я только молча взглянул на Настю и потер ноющие ребра. Рассеченную скулу мы уже замаскировали тональным кремом.

Подкрепившись водкой и бутербродами в палате, я отправился на автостанцию. От услуг Насти как провожатой категорически отказался, строго-настрого запретив ей даже нос показывать дальше, чем за пять метров от стен корпуса.

На утро скула распухла, а ребра болели так, что трудно было дышать.

— Что, не прошел где-то по габаритам? — не без ехидства спросила жена, когда я утром приплелся на кухню пить кофе.

— Хулиганы! — коротко объяснил я.

— Ссадины очень заметны, — Аня принялась рассматривать мою физиономию. — В редакции сразу начнутся разговоры.

— Да уж, — согласился я, сокрушенно вздохнув. — Скажут, перебрал, встречая Новый год, и подрался.

— Придется тебя гримировать!

— Угу! — кивнул я. — Как престарелую шлюху перед приходом состоятельного клиента.

— Фу, пошляк! — бросила жена и пошлепала в спальню за своей косметикой. Она у нее почему-то хранится там в платяном шкафу.

Принесла и начала раскладывать на столе.

Маскировка побоев заняла довольно много времени.

— Вот, принимай работу! — Аня наконец оставила мое лицо в покое.

Взглянув в зеркало, я приятно удивился: ссадин и синяков заметно не было.

Мы попили кофе, беседуя о том, о сем, и ушли из дому. Дети еще спали.

В редакции не было ни души. Сотрудники обычно сползаются не раньше восьми. Есть время в тишине подогнать работу.

Заварив крепчайший чай, я принялся писать корреспонденцию о фермере, построившим свой бизнес на кроликах.

К девяти она была готова. Из кучки фотографий кроликовода я выбрал одну — для иллюстрации корреспонденции, где он, скаля крепкие зубы в алчной ухмылке, стоит возле горки тушек забитых ушастиков.

Отбыв повинность на планерке, я подкрепил силы в «Элеганте» двойной порцией водки. И взялся за написание обзорной статьи о ценах на основные виды продуктов питания за последний месяц. Предварительные данные об этом, собранные сотрудниками редакции, лежали на моем рабочем столе.

Статья почему-то подвигалась туго, и я отложил ее, переключившись на составление макета четвертой полосы. Когда она поступила верстальщику и была сделана еще одна ходка в «Элегант», мне пришло на ум позвонить Диане.

Телефон долго не отвечал, и я уже не чаял ее услышать, как вдруг в трубке раздался знакомый медовый голосок:

— Слушаю вас!

Меня охватило волнение, я замешкался.

— Да, я слушаю вас! — повторила Диана.

— Здравствуйте, Диана Александровна! — еле выдавил я из себя.

В трубке что-то зашуршало, треснуло, и глухой мужской голос холодно спросил:

— Что вам нужно?

Я растерялся, соображая, как быть.

— Алле! Алле! — настойчиво басил невидимый человек на том конце провода. У телефона главврач. Я вас слушаю!

Я бросил трубку на рычаг аппарата, пошел ты к черту! Мне нечего тебе сказать.

Что за шутки? Как это понимать? Горецкий сидит у нее в кабинете, а когда я звоню, Диана передает ему трубку. Зачем? Может, у нее что-то с главврачом?

Но минут через пятнадцать она перезвонила сама.

— Иван Максимович, вы что-то хотели? — спросила тихо. Голос звучал подавленно и кротко, как у порочной прихожанки на исповеди.

— Да, я хотел поздравить вас с Новым годом, — сообщил я недовольно. — Но вы зачем-то передали трубку…