Шрифт:
Далеко-далеко, там, где девять рек в один поток слились у подножья девяти гор, шумел могучими ветвями черный кедр. Под его шелковой хвоей, опершись на крепкий ствол, давным-давно стоял маленький шалаш.
В этом шалаше жил пожелтевший от старости, словно дымом окуренный дед. И были у старика три внучки, одна другой краше.
Вот пошел дед за дровами. Поднялся на лесистую гору, увидел лиственницу с черными ветвями.
— Это дерево на корню высохло. Один раз ударь — оно и упадет.
Вытащил старик из-за пояса острый, как молодой месяц, топор, ударил лезвием по стволу, и вдруг, откуда ни возьмись, выскочил страшный зверь, да как вцепится зубами в руку!
— Ой, ой! — заплакал старик. — Отпусти, отпусти меня. Я тебе, что хочешь, дам.
— Ладно, — отвечает зверь человечьим голосом. — Отдай мне твою любимую внучку.
Пришел старик домой и говорит старшей внучке:
— Не пойдешь ли ты к этому зверю? Я слово дал.
Оглянулась девушка, увидела зверя.
— Лучше, — говорит, — в воду брошусь!
Старик спросил вторую.
— Лучше удавлюсь!
— А ты, Ак-Чечек, мой Белый Цветок, не согласишься ли?
Младшая внучка подняла голову. Ее круглые глаза полны слез:
— Что обещано, то должно быть исполнено. Чему быть, то и будет.
И повел зверь девочку по долинам, по холмам, через реки, сквозь леса.
Пришли они на золотую поляну, где лиственницы всегда зеленеют, где светлый ключ без умолку стрекочет, где кукушка кукует весь год.
На краю этой поляны, под боком у синей горы, увидела Ак-Чечек семь сопок, прозрачных, словно вечноголубой лед.
Зверь подошел к средней сопке, ударил лапой — распахнулась в ледяной сопке дверь, и открылся белый высокий дворец. Вошла Ак-Чечек. На столах — расписные чаши с едой. На стенах двухструнные топшуры и серебряные свирели-шооры. Они сами собой звенят, а невидимые певцы песни поют. На привет они не отвечают, на зов не откликаются.
Стала жить Ак-Чечек в сопке голубой, в белом, как лед, дворце. Внутри нет никого, снаружи страшный зверь лежит, сторожит девочку день и ночь.
Когда Ак-Чечек в своем худом шалаше жила, она утреннюю зарю песней встречала, зарю вечернюю сказкой провожала. Не с кем ей было теперь посмеяться, слово молвить некому.
А старшие сестры вышли замуж за метких охотников. Вот надумали они проведать маленькую Ак-Чечек.
— Если умерла она, мы о ней поплачем, песню споем, если жива — домой увезем.
Собираясь в дорогу, жирного мяса нажарили, в дорожные мешки-арчимаки сложили. Араки [6] наварили, в большие меха налили. Оседлали сытых иноходцев и отправились в путь.
6
Арака — хмельной напиток, приготовленный из молока.
Услыхал страшный зверь топот копыт, увидал двух сестер на резвых конях.
Ударил зверь лапой, и сверкающий ледяной дворец обернулся жалким шалашом.
На голой земле — облезлые звериные шкуры, у костра — почерневшая деревянная чашка.
Вышла Ак-Чечек из шалаша, низко сестрам своим поклонилась.
— Милая ты наша Ак-Чечек, — заплакали сестры, — не нужно было тебе деда слушать. Садись на коня, взмахни плетью — и даже птица быстрокрылая тебя не догонит.
— Слова своего я не нарушу, — молвила Ак-Чечек.
— Ох, несчастливая ты родилась, Белый Цветок! — вздыхали сестры. — Видно, гордость твоя заставит тебя умереть здесь, в этом грязном шалаше.
Так, причитая и горюя, съели сестры привезенное мясо, выпили араку, крепко-крепко Ак-Чечек поцеловали, сели на коней и поскакали домой.
А страшный зверь ударил лапой — исчез шалаш, и на его месте стал дворец, краше прежнего.
И вот хан той земли задумал женить своего старшего сына. Всем людям велел он прийти на свадебный пир. Даже Ак-Чечек услыхала об этом празднике, даже Ак-Чечек позвали на этот великий той [7] .
7
Той — праздник.
Заплакала она, в первый раз застонала:
— Ах, не петь мне теперь, не плясать больше на праздниках.
Страшный зверь подошел к ней, человечьим голосом заговорил:
— Долго думал я, моя тихая Ак-Чечек, чем тебя одарить, как тебя наградить, — и положил к ее ногам золотой ключ. — Открой большой сундук.
Золотым ключом Ак-Чечек отомкнула алмазный замок. Откинулась кованая крышка. Словно кедровые орехи, насыпаны в сундуке серебряные и золотые украшения. Опустила руки в сундук — будто в белой пене утонули руки в мягких одеждах.