Шрифт:
— И как? — поинтересовался он, спокойно взглянув на Яковлева.
— Как и следовало ожидать, — усмехнулся тот. — Прогуляться не желаешь? Лично я не отказался бы перекусить.
— Я тоже… Пошли!
До облюбованного ими кафе они дошли молча. Но прежде чем войти туда, Курбатов вопросительно поглядел на Яковлева.
— Как и следовало ожидать, прослушка имеет место, — зло усмехнулся он.
— Ты на всякий случай проверял или по конкретной причине?
— Интуиция… — пожал плечами опер. — Не нравится мне тут… Я имею в виду — поведение коллег не нравится.
— Правильно не нравится, — кивнул Курбатов. — Я сейчас со швейцаром беседовал. Хороший старикан и — умница: как свидетеля его запугивали — насколько понимаю, мой коллега, цветовод-любитель…
— Это он тебе сам сказал? И не побоялся? — удивился Яковлев.
— Прямо он мне ничего не сказал, а вот понять дал достаточно ясно, говорю ж — умница! И по меньшей мере одного из убийц старикан видел в лицо — говорит, красив как ангел и столь же белокур…
Владимир Владимирович Яковлев присвистнул и с уважением посмотрел на Курбатова:
— Ну надо же! И как тебе удается раскрутить свидетелей, да еще запуганных?!
— Золото мое, — вздохнул Курбатов, — на то я и следак со стажем. Но тут, повторяю, моей заслуги нет! Судя по всему, старикан сам заранее решил нам рассказать все, что знает, но так, чтобы в протоколы это не попало. Все обдумал и сочинил нечто вроде сказочки про свой якобы глюк… Словечко такое чудное: «Примстилось, говорит, мне…»
— Класс! — Яковлев широко улыбнулся. — Надо же, не перевелись еще на российских просторах честные люди… Хотя глюк к протоколу не подошьешь.
— И не надо, — улыбнулся Курбатов. — Во всяком случае, пока.
Женя Шмелева с обидой посмотрела на задремавшего Мозолевского и резко отодвинулась на свою половину широкой, скрипучей кровати. Затем, не заботясь о том, что может разбудить любовника, вскочила на ноги и, подойдя к окну, нарочито шумно распахнула форточку.
«Любовное гнездышко» Евгении Петровны представляло собой всего лишь однокомнатную, довольно убого обставленную хрущевку, доставшуюся Жене после смерти матери по наследству.
Роман, старательно изображавший дрему, слегка приоткрыл глаза и с неудовольствием глянул на свою ненасытную подругу:
— Чего шумишь, Женюра? — Он сел на постели и откровенно зевнул. — Прости, дорогая, я сегодня не в форме, двое суток почти не спал.
— Что-нибудь случилось? — Абсолютно обнаженная Женя моментально отошла от окна и присела на кровать, отчего на ее животе, как тут же увидел Мозолевский, образовалось сразу три складочки… Пора, пора дамочке прикрывать свою наготу от кавалеров! Дьявол, неужели он никогда от нее не избавится?! Похоже на то: слишком много она знает, не только от дурака Шмеля, но, к сожалению, и от него самого…
— Случилось, — произнес он, стараясь не смотреть на живот любовницы и сосредоточив внимание на ее разрумянившемся после их общения, которого Женьке явно не хватило, лице.
— Рассказывай! — Тон Шмелевой мгновенно изменился, а рука потянулась к халатику, небрежно брошенному рядом с кроватью.
— В сущности, ничего особо страшного: из-за этого козла к нам нагрянула Генпрокуратура… Неприятно, но и дергаться особо не стоит, у Пименова все под контролем, так что…
— Какого лешего, — нахмурилась Женя, — вам что, непременно нужно было вязаться с этим депутатом?!
Она неприлично выругалась, а Мозолевский поморщился: матерящихся баб он не любил, полагая, что женщина должна быть пугливой, сдержанной на язык и покорной. При этом обязательно нежной и темпераментной в постели. Супруга Шмелева удовлетворяла этим качествам, к сожалению, частично, список ее достоинств, собственно говоря, исключительно постелью и ограничивался.
И почему ему, Роману Мозолевскому, горячему поклоннику Ницше, вопреки всем его убеждениям, нравятся исключительно смуглые стервы, ничего общего не имеющие с идеальными и непременно белокурыми женами-хозяйками, женами-матерями?.. Именно такой женщиной была его собственная мать, целиком и полностью подчинявшаяся властному отцу, обожавшая мужа и сына до полного безумия. Может, все дело в том, что ее заботы, ухаживания, вечные сентиментальности и прочие нежности надоели Роману еще в детстве? Объелся ими, как объедаются сладостями?
— Я у тебя спрашиваю или нет? — достиг наконец его ушей голос Евгении.
— Ты и так знаешь, что другого выхода у нас не было! — сухо проронил Мозолевский. — У этого козла оказался слишком длинный нос. О подробностях можешь спросить у своего муженька!
— Думаешь, я не знаю, что Василий к этому не имеет никакого отношения?! — взвилась Шмелева. — А вот насчет тебя я совсем не уверена… Для чего Васька поперся в Москву?
— Послали по делу — вот и поперся… Слушай, ты-то что в это все лезешь?! Желаешь заранее обелить своего супруга? Ну так выкупай его в «Ванише», ибо другого способа я что-то не вижу!