То, как встретила его г-жа Керие, разсеяло его опасения.

— Здравствуйте, мой милый Тесье,— сказала она, протягивая ему руку.— Я так давно вас не видала. Не стыдно ли забывать своих друзей?

Мишель отвечал, стараясь скрыть свое волнение:

— Вы знаете, как я занят, с самаго приезда.

— Да, да, я знаю, потому и прощаю вас. Как здоровье вашей супруги?

— Она совершенно здорова, благодарю вас.

— A дети?

— Дети то же здоровы.

— Ах, здоровье всего дороже!.. A за то время, что вы о нас позабыли, у нас столько важных перемен… вы слышали?

Мишель опять почувствовал, что сердце его сжалось:

— О! — произнес он.

— Да,— отвечала г-жа Керие,— положение затруднительное, и мы нуждаемся в вашей опытности и руководстве… Но скажите, я вас не отвлекаю от дела? Вы можете мне подарить несколько минут?

— Я к вашим услугам.

— Ну, так в двух словах, вот в чем дело. Бланка выходит замуж. Вы знаете, что она уже отказала нескольким претендентам, хотя представлялись выгодныя партии. Мы предоставляем это ея свободному выбору — и я, и мой муж. Но на этот раз мы считаем необходимым вмешаться. Она уже в тех летах, когда пора подумать серьзно о своем положении. Неправда-ли и ваше мнение таково?

Мишель сделал над собою усилие, чтобы ответить:

— Разумеется.

— Прекрасно. Ей сделал предложение человек, который обладает всеми необходимыми качествами. Он, правда, не первой молодости, но как вы сами знаете, это является лишь гарантией счастья. У него прекрасное положение, значительное состояние… Он, кажется не принадлежит к числу ваших друзей…

Так как она остановилась, Мишел переспросил:

— Из моих друзей?

— Я говорю о ваших политических друзьях. Это г. Граваль… Вы его знаете, не правда ли?..

— Да, я его немного знаю.

— Это, кажется мне, в высшей степени порядочный человеь, хотя немного слишком красный. Быть может когда он был депутатом, у вас с ним были схватки. Но это конечно не может Бланке помешать выйти за него. К тому же он более не занимается политикой и всецело отдался своим историческим работам. Мы надеемся, что вы не откажетесь нам помочь в этом деле и так как мы находим этот брак вполне приличным, окажете свое влияние на нашу дочь?

Мишель не отвечал ни слова.

— Что-жь, можем мы на вас разсчитывать? — спросила она еще раз.

Казалось он раздумывал:

— Граваль,— сказал он с усилием, после непродолжительнаго молчания,— не принадлежит к числу людей, убеждениям которых я симпатизирую. Но это конечно не имеет значения для m-lle Бланки, а ничего пятнающаго честь я не знаю за ним.— Он остановился.

— И так это дело решенное? — сказала г-жа де-Керие.

— Позвольте, сударыня,— отвечал он.— Я сказал вам, что никогда не слышал ничего худого о г. Граваль, что конечно уже много для человека, который занимается политикой… Но я его очень мало знаю. Прежде чем вмешаться в это дела, я должен собрать сведения на его счет… Дайте мне два или три дня, и тогда я напишу m-lle Бланке…

— Напишете? А почему бы вам не повидаться с ней?

— Или я увижусь с ней… смотря по обстоятельствам…

— Я буду вам очень благодарна. Еще раз прошу извинения, что вас обезпокоила. Быть может я помешала вам пожать новые ораторские лавры.

Она ушла, с любопытством бросая взгляды на фигуры, сновавшия около нея. Мишель же возвратился в залу заседаний и молча занял свое место. Уже перешли в текущим делам, и прения шли среди всеобщаго равнодушия. Трибуны были пусты. Глухие голоса ораторов терялись в гуле разговоров.

— Вы сделали ошибку,— сказал Торн тоном упрека, протягивая руку Тесье и собираясь уходить

— Мне-то что за дело? — пробормотал Мишель, нахмурившись.

Торн на мгновение остановил на нем проницательный взгляд:

— В наших руках сосредоточены такие важные интересы,— сказал он медленно,— что этого не следует забывать!

— Забывать? — переспросил Мишель с искусственным смехом.— Но мы только о них и думаем.

И сухо прибавил:

— Только мы не всегда согласны, вот и все!

Когда Торн удалился он мог наконец уединиться. Тысячи бурных мыслей кипели в его уме. Как часто, с тех пор как он любил Бланку, он думал об ея замужестве; он думал об этом даже с каким-то наслаждением, ему отрадно было сознавать безграничность своего самопожертвования. Он говорил тогда себе: “Я сам посоветую ей это. Я ей докажу, что забыв меня, она может быть счастлива или если счастье уже не возможно, то по крайней мере, став женою честнаго человека, она найдет то спокойствие, ту уверенность в завтрашнем дне, которую дает правильная жизнь, посвященная исполнению долга и которая постепенно успокоит душевныя бури. Я скажу ей, что если нас разделяет непроходимая пропасть, то это еще не значит, что все в жизни потердно, что перед нею еще долгие годы, и они одарят ее чувствами столь же прекрасными, как и любовь. Я ей скажу, что люблю ее, и тем не менее хочу ее потерять, хочу, чтобы наша любовь была принесена в жертву. Я все ей выскажу. Она поймет. Она без радости и надежды кинется в жизненный поток. Потом, позднее, думая об этих скорбных днях, она полюбит самое воспоминание о них, полюбит воспоминание о первом, чистом чувстве, которое не было омрачено низостью, которое освящено страданием и самоотвержением. Моя жертва быть может закалит ее сердце и сделает его безопасным от других бурь”. Таковы были планы, которые строил он, когда в уме его появлялась отдаленная идея о возможности замужества Бланки, даже еще в ту эпоху, когда он видел ее каждый день и жил опьяненный безумным чувством. Все эти благородныя обещания, эта гордая решимость, эти благоразумныя разсуждения пришли ему теперь на ум и он печально и с иронией улыбался былой своей наивности, ему они представлялись милыми химерами юности, какими их видишь в тумане прошлаго с обломанными крыльями. Теперь, когда настала роковая минута и другой должен был овладеть тою, которая была так далеко от него, но постоянно тут, в уме и в сердце, о, теперь ощущение было совсем иное, чем он представлял оебе! Это была не легкая рана, которую могло залечить благородное сознание самоотвержения, нет это была рана глубокая, кровавая, и расширялась с каждою минутой.