Такого рода «размашистые» рассуждения в духе шведов XVII в. вызывали недоумение и протест даже у норманистов. В 1877 г. И. И. Первольф, характеризуя состояние разработки варяжского вопроса в российской науке, не без сарказма констатировал: «Все делали на Руси скандинавские норманны: они воевали, грабили, издавали законы, а те несчастные словене, кривичи, северяне, вятичи, поляне, древляне только и делали, что платили дань, умыкали себе жен, играли на гуслях, плясали и с пением ходили за плугом, если не жили совсем по-скотски»[19].

Не знавшие границ видения об «удалых норманнах» и «по-скотски» живущих восточных славянах, вопреки источникам и здравому смыслу выдаваемые за исторические реалии, стали просто навязчивыми для большинства российских исследователей. И тому есть несколько причин. Во-первых, наши специалисты видели себя лишь в качестве учеников западноевропейской науки, отчего на свою историю смотрели исключительно только ее глазами. Как выразил в 1836 г. этот практически общий настрой Н. Г. Устрялов, «русские ученые еще юные атлеты на поприще образованности» (подобный комплекс «пигмеев» неизбежно вел к абсолютизации построений западноевропейских ученых, возводя их в ранг «небожителей», а их выводы превознося в качестве наивысшей истины). Поэтому, уточнял в 1876 г. И.Е. Забелин, «кто хотел носить мундир исследователя европейски-ученого», тот должен был быть норманистом[20].

Во-вторых, в российской науке был создан абсолютно непогрешимый культ немецких ученых-норманистов. Так, например, великий Н. М. Карамзин подчеркивал, что ученым мужам Германии «наша история обязана многими удовлетворительными объяснениями и счастливыми мыслями. Имена Баера, Миллера, Шлецера, незабвенны»[21]. В связи с чем, как заметил в 1884 г. М. О. Коялович, в нашем обществе безраздельно воцарилась идея, что признавать норманизм - «дело науки, не признавать - ненаучно». По причине чего, отмечал в 1899 г. Н. П. Загоскин, вплоть до второй половины XIX в. поднимать голос против норманизма «считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции, объявлялось почти святотатством. Насмешки и упреки в вандализме устремлялись на головы лиц, которые позволили себе протестовать против учения норманизма. Это был какой-то научный террор, с которым было очень трудно бороться»[22]. В-третьих, российское образованное общество, по словам Забелина, никак не могло себе вообразить, чтобы начало их родной истории произошло как-то иначе, без содействия иноземного племени. У русских образованных людей, пояснял он, в глубине их национального сознания лежало «неотразимое решение», что «все хорошее русское непременно заимствовано где-либо у иностранцев»[23].

И воздействие этого «неотразимого решения», помноженного на авторитет европейской учености в лице Миллера, Байера и Шлецера, было настолько велико, что невольно заставляло норманистов в угодном для них духе «поправлять» источники. Так, Карамзин «поправил» или, точнее будет сказать, сфальсифицировал письмо Ивана Грозного шведскому королю Юхану III от 11 января 1573 г., в котором царь говорит, обосновывая права России на Восточную Прибалтику, что с Ярославом Мудрым (а именно он заложил главный город этого края Юрьев-Дерпт, следовательно, изначально был владетелем Ливонии) «на многих битвах бывали варяги, а варяги - немцы» (в ту пору «немцами» именовали практически всех выходцев из Западной Европы, и этот термин был совершенно равнозначен по смыслу сегодняшнему «западноевропеец»), У Карамзина слова Грозного зазвучали иначе: «а варяги были шведы»[24]. И в такой вот редакции их затем множили своими трудами в качестве доказательства выхода варягов из пределов Швеции, а заодно и «норманистских настроений» русского общества вообще, авторитетнейшие представители отечественной и зарубежной науки С. М. Соловьев, А. А. Куник, В. Томсен.

При этом в силу своих норманистских убеждений, даже не задумываясь над тем, что царь никак не мог летописных варягов, положивших начало его династии и помогавших его предку покорять земли, захваченные затем немцами, отнести к шведам в самый канун начала борьбы России со Швецией за Ливонию, что могло дать противнику очень важный исторический аргумент в обосновании притязаний на последнюю, аргумент, способный доставить ему самые серьезные издержки. Сегодня Р. Г. Скрынников также в угодном для норманизма духе «поправляет» летописца, повествующего, как новгородцы, прося в 970 г. у киевского князя Святослава одного из его сыновей на княжение, сказали ему, что «если не пойдете к нам, то сами найдем себе князя». Под пером профессионального историка эти слова уже звучат - в учебном пособии «для абитуриентов гуманитарных вузов и учащихся старших классов» - с ярко выраженным скандинавским акцентом: «Найдут себе князя (конунга) по своему усмотрению»[25].

В 1876 г. И. Е. Забелин справедливо заметил, что норманская теория «просуществует еще долго, до тех пор, пока русское общество не износит в себе всех начал своего отрицанья и своего сомненья в достоинствах собственной своей природы»[26]. Несомненно, что преодоление этих застаревших комплексов, чреватых, как демонстрирует наш собственный опыт и опыт других народов, многочисленными и весьма опасными социальными недугами, позволит обществу и науке отказаться от мифа о норманстве варягов, рожденного «шовинистическими причудами фантазии» шведской донаучной историографии XVII в. и не позволяющего нам увидеть истинную историю своей страны.

1К этой Руси, получившей в научной среде условное наименование Киевская, эт-нические украинцы не имеют никакого отношения. Не имеют потому, что русское население Киевской земли, к генетическим наследникам которого современная украинская историография, уже сделавшая ряд «чудесных открытий» (типа того, что украинская мова есть «допотопный язык Ноя, самый древний язык в мире»), относит исключительно только украинцев, было уничтожено монголо-татарами. На данный факт указывают многие источники. Так, папский посол Плано Карпини, проезжая через Южную Русь в 1246 г., насчитал в Киеве менее двухсот домов (по подсчетам ученых, до разорения Киева в декабре 1240 г. в нем проживало порядка пятидесяти тысяч человек). «Бесчисленные головы и кости мертвых людей», которые видел Карпини на пути своего следования, оставались неубранными на территории даже бывшей столицы Руси, т. е. огромные пространства просто обезлюдели и некому было хоронить мертвых (археология дополняет эту жуткую картину).

Русские люди, спасаясь от смерти (в том числе от неминуемой эпидемии), уходили на север. Вот почему былины т. н. киевского цикла, в которых фигурируют князья Владимир Святославич, креститель Руси, Владимир Мономах, сберегатель Руси, и знаменитые русские богатыри, защищавшие Святую Русь, со-хранились на Русском Севере (на территории Карелии и Архангельской области). Собственно украинский фольклор не только не знает эти былины, но и вообще не помнит о событиях ранее XVI столетия. Специалисты также подчеркивают, во-первых, что ни один из антропологических типов сегодняшней Украины не соответствует древнерусскому антропологическому типу, и во-вторых, что абсолютно нет никакой преемственности между археологическими культурами Киевщины домонгольского и послемонгольского времени, а это означает, что они принадлежат разным носителям.