Вместе с тем Сойер, будучи сторонником норманской теории, дал объективную оценку построениям археологов-норманистов, чрезмерно абсолютизирующих скандинавский материал и на его основе интерпретирующих русскую историю в угодном для себя духе. Приведя слова выдающегося ирландского филолога Т. О'Рэйли, произнесенные в 1946 г., что «археологические факты часто скучны, но зато они обладают непреходящей ценностью; заключения археологов, напротив, нередко интересны, но сомнительны и эфемерны», он констатировал: «Сами по себе археологические находки, топонимы и монеты свободны от пристрастности, они не говорят ни за, ни против скандинавов. Тенденциозность создают те, кто работает с этим материалом». Скандинавские находки в захоронениях на территории Руси, обращал внимание исследователь, «еще не доказывают того, что люди, погребенные в этих могилах, были скандинавами или имели скандинавских предков. Предметы такого рода могут переходить из рук в руки, нередко оказываясь очень далеко от народа, который их изготовил или пользовался им первым. Это может показаться ясным как день, но порой об этом забывают. Некоторые ученые воспринимают обнаружение скандинавских предметов, особенно в России, как доказательство тесных связей со Скандинавией».

После чего Сойер доходчиво объяснил, как можно избежать ошибок. Во-первых, необходимо «остерегаться излишне доверчивого отношения к археологическим гипотезам», ибо если не признавать довлеющих над археологией ограничений, то «она может принести больше вреда, чем пользы». Во-вторых, «пытаясь увязать исторические и археологические данные, очень легко соблазниться самыми удобными гипотезами и отнестись к ним так, как будто они исключают все прочие возможности, поэтому историки, пользующиеся вещественными материалами, должны особенно остерегаться подобных обманчивых доводов» [5] . Но «обманчивые доводы» археологов-норманистов для их единомышленников - историков, лингвистов и других - всегда служат сигналом к началу нового витка в деле норманизации русской истории. В связи с чем теория Т.Ю. Арне, возникнув на совершенно пустом месте и только лишь в силу массовых норманистских настроений, по той же причине моментально получила мощную и совершенно фиктивную поддержку от имени лингвистики. В 1915 г. шведский славист Р. Экблом издал работу, задавшую, несмотря на ее довольно скромный объем (67 стр.), до сих пор очень громко звучащую в разговорах российских норманистов тональность. И в которой он убеждал, что названия от корня рус- и вар- (вер-) Новгородской земли являются доказательством расселения скандинавов в данном регионе. При этом профессионального лингвиста нисколько не смутило отсутствие в Швеции топонимов с такими корнями, что прямо указывает на ошибочность всех его рассуждений [6] .

Этот же факт нисколько не смутил и А.А. Шахматова, для которого выводы Арне и Экблома явились той путеводной нитью, посредством которой академик в 1919 г. в монографии «Древнейшие судьбы русского племени» очертил границы «политического центра варягов» на северо-западе Восточной Европы, «откуда они господствовали над финскими и восточнославянскими племенами». Исходя из ложной посылки Арне (как отмечал в 1930 г. норманист Ю.В.Готье, он принял труд «Швеция и Восток» «целиком и без критики»), что «археологические данные устанавливают наличность более или менее обширных скандинавских поселений в IX-X веке на территории России в пределах современной Петроградской, Новгородской, Смоленской, Ярославской Владимирской, и др. губерний», и которые, по мысли Шахматова, являлись административными центрами скандинавов, и при этом беря во внимание неопределенные показания восточных источников об острове русов, ученый посчитал, что речь идет о Старой Руссе и ее округе. И охарактеризовал последнюю как «военно-организованную, ведшую торговлю, разбойническую колонию численностью до ста тысяч человек», где «военная организация приняла государственные формы», в результате чего возникла «русская держава» или «древнейшая Русь». К сказанному им было добавлено, что «островным городом, Holmgardr, скандинавы называли город, получивший позже (после основания Новгорода) имя Старой Русы».

К такому заключению Шахматова привела невиданная для других местностей Северо-Западной Руси насыщенность «русской» географической номенклатуры в районе Старой Руссы, на которую он глядел лишь глазами Экблома: «Город этот расположен на обоих берегах Полисти в незначительном расстоянии от Новгорода; Новую Русу находим в виде селения на реке Поле в Демянском уезде; другую Новую Русу - на западноевропейских картах XVI и XVII века на реке Шелони там, где новгородские источники указывают погост Струпинской; мы не знаем о времени основания этих поселений из летописей, но Старая Руса (под именем Руса) упоминается уже в 1167 году. Отметим в Русе Остров, очевидно, между обоими берегами Полисти... Речка, впадающая в Полисть в самом городе, называется Порусьей; местность вокруг города носила название Околорусья, как видно из писцовых книг 1498 года. Это может указывать на древность названия Русы». И из этой «древнейшей Руси», завершал свое видение начальных страниц русской истории знаменитый летописе- вед, «вскоре после» 839 г. началось движение скандинавской руси на юг, приведшее к основанию в Киеве около 840 г. «молодого русского государства» [7] .

Надлежит подчеркнуть, что еще в 1915 г. Шахматов, сразу же попав под гипноз идей Арне, в духе Сабинина стал вести речь о «несметных полчищах скандинавов», будто бы в 30-х гг. IX в. двинувшихся с севера Руси в ее южные пределы. Весьма показательно, что подобные категории отсутствуют у крупнейших представителей норманской теории немца А.Л. Шлецера и датчанина В.Томсена. Так, первый, в начале XIX в. не найдя никаких следов пребывания норманнов на Руси, в недоумении воскликнул: там «все сделается славенским! явление, которого и теперь еще совершено объяснить нельзя», что славянский язык «нимало» не повредился норманским и что надобно полагать, продолжал он далее, стремясь придать норманской теории хотя бы какую-то видимость вероятия, что норманнов «было очень немного по соразмерности; ибо из смешения обоих очень различных между собою языков не произошло никакого нового наречия». Второй в 1870-х гг. отмечал по той же причине, что и Шлецер, что шведов на Руси «было сравнительно так мало, что они едва ли могли оставить по себе сколько-нибудь заметные племенные следы» [8] . Но в начале XX в. норманисты, размах рассуждений которых о своих любимых героях увеличивался прямо пропорционально стремительно возраставшему вводу в научный оборот фиктивных археологических аргументов, резко расширяют масштабы присутствия норманнов в русской истории. Так, в 1908 г. Ф.Ф. Вестберг говорил, что шведы-русы образуют, а именно эту формулировку и повторил в 1919 г., географически увязав ее со Старой Руссой, Шахматов, «организованную по военному, занимающуюся грабежом и торговлею, разбойничью колонию в числе 100 000 в северно-славянской земле». Эта же цифра начинает гулять и по страницам зарубежных изданий. Так, например, в 1912 г. англичанин А.Бьюри повествовал, что шведы в количестве 100000 человек, перейдя Балтийское море, основали Новгород, захватили всю торговлю Восточной Европы с Багдадом, Итилем и Константинополем и подчинили себе славян [9] .

В 1920 г. академик С.Ф.Платонов, полностью поддержав гипотезу Шахматова о Старой Руссе, ибо она «уже теперь имеет все свойства доброкачественного научного построения...», дополнительно указал, что «вся местность к югу от оз. Ильменя слыла, еще в XV веке, под именем Русы». Это имя, по его характеристике, «мелькает на всех важнейших водных путях от Ильменя: на Шелони (Новая Руса на Мшаге); на Ловати и Полисти (Старая Руса, р. Порусья и озеро Русское, которое надобно считать за исток р. Порусьи); на р. Поле (Новая Руса близ волоков к оз. Селигеру и Стержу; также село Русино или Росино у р. Рытой ниже Демьянска); на Мете (дер. Руска близ Ям-Бронниц и там же р. Русская, приток или рукав р. Рог). Нет поводов сомневаться в древности приведенных названий и в том, что они намечают пути, которыми пользовалась русь», т. е. норманны. Продолжая далее, что «словом «Руса» в XV веке назывались не только отдельные поселки, но иногда и целые районы», например, «весь район между pp. Полистью и Полою...», историк констатировал, что в XV в. «употребление имени Руса как будто колебалось: древнейшее значение слова (Руса=страна) сменялось новейшим (Руса=Старая Руса=город)» [10] .

О Южном Приильменье как месте проживания огромного числа скандинавов с увлечением вели речь российские эмигранты. Так, в 1925 г. лингвист Ф.А. Браун, говоря, что шведская русь «непрерывно притекала из-за моря...» в земли восточных славян, отмечал наличие «древнейших» и «многолюдных скандинавских поселений», «густой сетью» будто бы покрывавших «весь край до Ильменя, заходя и за это озеро, на что указывают и многочисленные следы имен «Руси» и «варягов» в географической номенклатуре этой области». В 1931 г. историк В.А.Мошин точно такими же словами убеждал, что теорию норманской колонизации Восточной Европы подтверждают остатки скандинавских поселений IX-X вв., которые «густой сетью покрывают целый край к югу» от Ладожского озера до Ильменя, что к югу от последнего «целая область кишит скандинавскими поселениями, рассеянными по всем важнейшим водным путям, идущим от Ильменя, что видно из названий «Русь». Тогда же языковед М.Фасмер, считая, что в X в. русское непременно означало скандинавское, «увидел» многочисленные следы пребывания викингов в Восточной Европе в 118 топо- и гидронимов Восточной Европы (в несколько раз больше, чем насчитал в 1915 г. Р.Экблом). В 1943 г. историк Г.В.Вернадский полагал, что к середине IX в. в районе о. Ильмень «возникла община шведских купцов» с центром, вероятно, в Старой Руссе [11] .

Но самым активным популяризатором и вместе с тем «соавтором» теории норманской колонизации Руси являлся в 20-60-х гг. XX в. датский славист А.Стендер-Петерсен, работы которого оказали огромное воздействие на специалистов в области изучения Древней Руси, в том числе советских и нынешних российских. По его мнению, землепашцы из центральной Швеции, мирно и постепенно проникая на восток, вклинились «в пограничные области между неорганизованными финскими племенами и продвигающимися с юга славянами», в результате чего в треугольнике Белоозеро, Ладога, Изборск осело шведское племя русь («das schvedische Ruotsi - oder Rus'-volk»). Co временем эта шведская русь, вступив в мирный симбиоз с финскими и славянскими племенами и втянувшись в балтийско-волжско-каспийскую торговлю, создала, опираясь на «определенные традиции государственности», принесенные из Швеции, государство «Русь». Первоначально Стендер-Петерсен видел в нем Верхневолжский («русский») каганат, якобы существовавший уже в 829 г. в районе очерченного им треугольника и Верхнего Поволжья. Затем все основные события ученый перенес в Приладожье, твердо считая, что в первой половине IX в. «возникло вокруг Ладоги, а затем при Ильмене под руководством свеев первое русское государство, в создании которого приняли участие и славяне и финны», и которое взяло в свои руки балто-каспийскую торговлю (в другой редакции он вел речь о возникновении около VIII в. «Ладожского шведского княжества», которое не позднее IX в. превратилось в норманский каганат во главе с каганами, в скором будущем подчинивший себе Новгород и Киев).