– Что происходит? – Соломао остановил выбегавшего инженера.

– Не знаю!.. Падение давления по трассе!.. Аварийный режим!.. Прекращаем подачу топлива!..

Оркестр умолк на унылой ноте. Девушки перестали танцевать, разбежались. Букеты валялись на земле. Все сбились к растерянному губернатору. Комбриг, отвернувшись, что-то нервно выкрикивал в рацию.

Белосельцев искал Соломао, который исчез среди распадавшегося митинга, разлетавшихся автомобилей, бегущих военных. Наконец он возник, и его шоколадное лицо казалось бледным.

– Взрыв моста у реки Пунгуе… Поврежден нефтепровод… Они успели раньше, чем мы… Едем на место взрыва…

Гнали по трассе в ревущем размытом воздухе, оставляя на лобовом стекле цветные кляксы разбившихся насекомых. Лицо Соломао имело цвет кофейной чашки, в которую плеснули молоко.

– Это не экономическая катастрофа!.. Это политическая катастрофа!.. Это угроза союза с Зимбабве!.. Мы на сутки отложили проведение арестов!.. И эти сутки оказались для нас роковыми!..

В сером туманном пекле подкатили к реке Пунгуе. При подъезде запахло приторной бензиновой гарью. Остановились у поста, Соломао предъявлял документы военным. Река текла в глинистых берегах, и вся травяная пойма, кусты, прибрежные заросли были выжжены разлившимся топливом, вяло дымились и тлели. Над гарью с истошными криками носились ласточки-береговушки, чьи земляные гнезда в глинистой круче захлестнуло огнем. Железный мост и подвешенная к нему стальная труба были разрушены взрывом. Рваные кромки разорванной трубы были похожи на огромный железный цветок с зазубренными лепестками. Центральный пролет моста оторвался и рухнул в реку, лежал среди клокочущей грязной воды, в коричневой мыльной пене.

Машину обступили солдаты, нервные, зыркающие, держа пальцы на автоматных крючках. Офицер в испачканном глиной мундире докладывал Соломао. Белосельцев смотрел на измученных солдат, на свежевыкопанный и казавшийся уже ненужным окоп, на зенитный пулемет, нацеленный в пустое солнце, в жалобно свистящих ласточек. И казалось, в задымленном воздухе, в бурлящей реке, в разломах бетона и стали все еще присутствует конвульсия взрыва.

Офицер говорил поспешно и сбивчиво, руками, глазами, движениями ног желая воссоздать картину случившегося. Объяснить другим и понять самому.

– Белые, буры, лица намазали глиной… Сидели с ночи, вон в тех кустах, вели наблюдение… Лодка была… Сам ходил, на глине след лодки… На мосту спокойно, все по инструкции, сам проверял… Вдруг взрыв… Не здесь, а там, метров двести, пулеметная очередь… Мы думали, бой, побежали, хотели сражаться… Но это обман… Когда мы покинули пост, лодка выплыла из кустов, подошла к опоре… Сержант Оменго заметил лодку, когда она уплывала… Потом взрыв и пожар, все горело, нельзя подойти… Теперь тихо… Лодку нашли, пригнали…

Длинным пальцем он указал на берег, где, вытащенная на траву, лежала пирога, похожая на тонкий ломоть дыни.

– Вы нарушили приказ и покинули пост! – зло сказал Соломао. – Вам придется отвечать перед командиром бригады!.. Возможно, вас расстреляют!.. – Офицер, утомленный, растерянный, в перепачканной форме, стоял навытяжку, разведя в стороны носки сбитых бутс.

Белосельцев спустился к реке. Монолит моста рухнул в воду, и вода в турбулентных потоках перекатывалась через рваную арматуру. Пахло тиной, рыбьей свежестью и бензиновым зловонием. Снижаясь к реке, растянутая и деформированная, висела труба. Африка не отпускала его. Разрывала дорогу перед колесами его машины. Обрушивала мосты по пути его следования.

Они мчались обратно в Бейру. Соломао стискивал руль так, словно это была рукоятка пулемета.

– Вечером Маквиллен придет к тебе в бар пить виски, и, когда вы будете обниматься, мы наденем на него наручники!.. Я сам допрошу его в контрразведке!.. Буду бить по его белой башке рукояткой пистолета, пока он не назовет поименно всю свою агентуру в Анголе и Мозамбике!.. Вгоню шомпол в его белую задницу, и пусть он расскажет, как спровоцировал убийство Чико!.. Привяжу к его белым яйцам гранату, и пусть он расскажет, кто обстреливал нас на Лимпопо!.. Натяну на его белую морду целлофановый мешок, и пусть сквозь мешок расскажет, когда они планируют удар по общине Африканского конгресса в Мапуту!..

Соломао с ненавистью давил на газ. Казалось, его ненависть сообщает машине дополнительную реактивную скорость, и она вот-вот оттолкнется от ревущего асфальта и с ноющим звуком уйдет в небеса.

У отеля «Дон Карлуш» они увидели машины с военными, белый, замызганный, в черных брызгах «Лендровер», у которого на лобовом стекле туманились две лучистые пулевые дыры.

– Что случилось? – спросил Соломао офицера.

– Нападение на поселок строителей и насосную станцию в районе сто десятого километра… Сожжены дома и насосная…. Убит инженер-англичанин… Другой похищен… Джип охраны чудом прорвался… – Он протянул ладонь в сторону простреленного джипа, словно демонстрировал его как свидетельство чуда.

– Что с инженерами? – спросил Белосельцев у портье, принимая ключ.

– Какое несчастье! – кивал головой пожилой портье, прижимая руку к полной груди. – Мистер Колдер убит, а мистер Грей попал в плен!.. Такие добрые господа, приехали помогать Мозамбику, и такое несчастье!..

– Я буду его допрашивать лично этой ночью!.. В моей зажигалке не хватит бензина, когда я стану подпаливать его белую шкуру, и он мне расскажет, как заманил англичан в ловушку и где, в какой яме они держат толстячка инженера!.. – Соломао сжал кулаки так, что хрустнули пальцы. Белосельцев подымался в номер, машинально глядя под ноги, словно мягкий палас был усеян обгорелыми тушками ласточек.