Шрифт:
– Вперед, братцы!
Застучали копыта, и вскоре люди и лошади, точно вереница призраков, скрылись во тьме.
Долго скакали, не переводя духа; лишь когда от Проскурова их отделяло не менее мили и мрак перед восходом луны сгустился настолько, что можно было не опасаться погони, Володыёвский, догнавши Заглобу, спросил:
– Что случилось?
– Погоди, пан Михал, погоди! У меня чуть ноги не отнялись… Уф! Дай отдышаться!
– Что же все-таки приключилось?
– Сатана собственной персоной, клянусь, сатана либо змий, у которого одну голову снесешь, другая тотчас вырастает.
– Да говори же ты толком!
– Я Богуна видел на рынке.
– А ты в своем уме, сударь?
– На рыночной площади видел собственными глазами, а при нем еще человек пять или шесть – у меня ноги едва не отнялись, не до счету было… Факелы над ним держали… Ох, чую, бес какой-то нам помехи не устает придумывать; нет, не верю я боле в счастливый исход нашего предприятья. Что его, дьявола, смерть не берет, что ли? Не говори ничего Елене… О Господи! Ты его зарубил, Редзян выдал… Ан нет! Живехонек, на свободе и поперек пути норовит стать. Уф! Всемогущий Боже! Слово даю, пан Михал, лучше spectrum на погосте увидеть, нежели этого злодея. И везет же мне, черт подери, всегда и везде именно я его встречаю! Везенье называется – врагу такого не пожелаешь! Неужто, кроме меня, нет на свете людей? Пусть бы другим встречался! Нет, одному мне только!
– А он тебя видел?
– Кабы видел, тебе бы меня не видать, пан Михал. Этого еще не хватало!
– Хорошо бы знать, – сказал Володыёвский, – за нами он гонится или к Горпыне на Валадынку едет, надеясь нас перехватить по дороге?
– Сдается мне, что на Валадынку.
– Так оно, верно, и есть. Стало быть, мы едем в одну сторону, а он в другую, и теперь уже не миля, две нас разделяют, а через час и все пять наберутся. Покамест он в дороге про нас узнает да повернет обратно, мы не то что в Збараже – в Жолкви будем.
– Думаешь, пан Михал? Ну, слава Богу! Точно бальзам пролил на душу… Но скажи на милость, как могло оказаться, что этот черт на свободе, если Редзян его коменданту влодавскому выдал?
– Убежал, да и только.
– Головы рубить таким комендантам! Редзян! Эй, Редзян!
– Чего изволите, сударь? – спросил слуга, придержав лошадь.
– Ты кому Богуна выдал?
– Пану Реговскому.
– А кто он такой, этот пан Реговский?
– Важная птица, поручик панцирных войск из королевской хоругви.
– Ах ты, черт! – воскликнул, хлопнув в ладоши, Володыёвский. – Теперь я все понял! Ваша милость запамятовал – нам пан Лонгинус рассказывал, как неприятельствуют между собой Скшетуский с Реговским. Реговский этот пана Лаща, стражника, родич и за его позор odium [185] затаил на пана Яна.
– Понятно! – вскричал Заглоба. – Назло отпустил Богуна, значит. Но это дело подсудное, тут плахой пахнет. Я первый поспешу с доносом!
– Приведи Господь с ним встретиться, – пробормотал Володыёвский, – тогда и в трибунале нужды не будет.
185
ненависть (лат.).
Редзян не понял, о чем идет речь, и, ответив Заглобе на вопрос, снова поскакал вперед к Елене.
Всадники теперь ехали неторопливо. Взошел месяц, туман, поднявшийся вечером с земли, опал – ночь сделалась ясной. Володыёвский погрузился в свои мысли. Заглобе понадобилось еще немалое время, чтобы прийти в себя от пережитого потрясенья. Наконец он заговорил:
– Ох, несдобровать теперь и Редзяну, попадись он Богуну в руки!
– А ты скажи ему новость, пусть натерпится страху, а я с княжной поеду, – предложил маленький рыцарь.
– И то дело! Эй, Редзян!
– Чего? – спросил парень и придержал лошадь.
Заглоба догнал его и несколько времени в молчании ехал рядом, пока Володыёвский с княжной не удалились на почтительное расстоянье, а затем только сказал:
– Знаешь, что случилось?
– Нет, не знаю.
– Реговский Богуна отпустил на свободу. Я его в Проскурове видел.
– В Проскурове? Сейчас? – спросил Редзян.
– Сейчас. Ну, как? Не слетел с кульбаки?
Свет месяца падал прямо на толстощекое лицо слуги, на котором Заглоба не только не заметил испуга, а напротив, к величайшему своему удивлению, увидел жестокую, просто звериную ненависть; такое точно выражение было у парня, когда он убивал Горпыну.
– Эге! Да ты, никак, Богуна не боишься? – спросил старый шляхтич.
– Что ж, сударь мой, – отвечал Редзян, – ежели его пан Реговский отпустил, надлежит мне самому искать случай отомстить за свой позор и обиду. Я ведь поклялся, что даром ему этого не спущу, и, кабы не барышню везти, сей же час пустился бы вдогонку: за мной не пропадет, не сомневайтесь!
«Тьфу, – подумал Заглоба, – не хотел бы я этого щенка обидеть».
И, подстегнув лошадь, догнал Володыёвского и княжну. Спустя час путники переправились через Медведовку и углубились в лес, двумя черными стенами тянувшийся от самого берега вдоль дороги.