— Рыб? Так. Ага. А послушай, Филипп, ты не знаешь, кто живёт на соседней даче?

— Да там многие живут.

— Тут, видишь ли, одно семейство из Петербурга должно приехать… — солгал Михайлов.

Филипп вопросительно посмотрел, но как любитель поговорить не придрался к неопределённости ответа, а, загибая пальцы, начал перечислять одну за другой фамилии.

— На соседней даче сейчас находятся: Розенкранцовы, Финкельштейновы, потом доктор Иванов, потом англичане Вилкинсовы, потом Козловская, это любовница хозяинова, — добавил он почему-то шёпотом и наклонил голову.

— Хорошо, так. Ну, иди себе, бери воду.

— Так нету, которых вам нужно?

— Нет, нет, да это ничего, — ответил Михайлов и, не глядя на Филиппа, пошёл домой переодеться.

«Вилкинс, Вилкинс, это они, наверное они, других англичан здесь нет», — думал он, застёгивая перед зеркалом дрожавшими руками ворот чистого кителя.

Во дворе чужой дачи Михайлов почувствовал себя очень неловко и совсем испугался, когда придавил кнопку звонка возле двери, на которой была табличка с надписью Charles Wilkins [1] . Ему отворила пожилая дама и на ужаснейшем русском языке спросила, что нужно.

При слове «часы» его впустили, а потом пригласили в гостиную. Здесь ярко горела какая-то усовершенствованная лампа и освещала простую мебель, обитую зелёной кожей. Во всей комнате, кроме двух старинных гравюр в золотых рамах, не было ни украшений, ни цветов, но бросалась в глаза чистота как на военном корабле. Сначала вышел Вилкинс, высокий, седой старик с бритым подбородком и спокойным холодным взглядом, — так смотрят бессердечные учителя на экзаменах, — он заговорил по-русски ещё хуже, чем его жена, и, заметив, что Михайлов его не понимает, спросил по-французски, может ли господин студент поддерживать разговор на этом языке. Михайлов ответил утвердительно и протянул ему на ладони часики Нелли.

— Ого, го, го, oui, oui, tout de suite… tout de suite [2] мой доч, — заговорил Вилкинс, потом поклонился и, не взяв часов, позвал хриплым голосом. — Нелли, Нелли…

Прошла минута. Англичанин посмотрел тем же холодным взглядом на дверь и пожевал губами.

Послышался лёгкий стук каблучков, дверь бесшумно отворилась и вошла Нелли. Едва заметно ответив на поклон Михайлова, она остановилась возле отца, и на её щеках выступили два розовых пятна. Без шляпы, в простом домашнем платье, она казалась совсем взрослой, светлые глаза её глядели немного испуганно.

«А что, если всё это мне снится?» — подумал Михайлов.

Вилкинс сказал что-то дочери по-английски, потом указал Михайлову на кресло, сел сам и снова пожевал губами. После его фразы Нелли покраснела ещё сильнее и, обращаясь к Михайлову с чисто-русским акцентом, сказала:

— Вы принесли мои часы, папа вас благодарит и просит рассказать, где вы их нашли, он сам по-русски плохо понимает.

— Я ещё вчера нашёл их на дне шлюпки и хотел отдать, а вы ушли, и я не знал, как вас найти, сегодня я случайно узнал ваш адрес… — Михайлов говорил и почти не слыхал своего голоса.

— Да? Как я рада. Мама была очень недовольна, что я их потеряла, а папа навсегда запретил ходить ловить рыбу из шлюпки, это было наше самое большое удовольствие.

— Как вы хорошо говорите по-русски, — сказал Михайлов.

— О да, я ведь только родилась в Ньюкасл, а с семи лет росла и училась здесь, — Нелли улыбнулась, её глаза уже не глядели испуганно, а только блестели. — Знаете, — продолжала она, — эти часики мне подарила мама, а ей бабушка. Фамилия бабушки до замужества была Гордон, и её отец был в родстве с нашим знаменитым поэтом Lord Gordon Byron [3] .

Михайлову хотелось ещё и ещё слушать, как звучит её голос, и смотреть, как меняется выражение её ясных глаз. Чтобы ей дать тему, он спросил: какое именно родство существует между их фамилией и Байроном. Нелли оживилась и стала подробно рассказывать, потом перешла к русским поэтам и сказала, что больше всех ей нравится Лермонтов, и она знает его сочинения лучше чем Байрона, которого всего ей папа и мама не позволяют читать. Потом она спросила Михайлова: нравится ли ему стихотворение в прозе Тургенева «Христос». Он ответил, что очень нравится, но смутился, так как совсем не помнил этого стихотворения. Из дальнейшего разговора он узнал, что Нелли готовилась держать окончательный экзамен при русской гимназии, и к ней и её сестре ходят на дом учителя, а к профессору музыки она ездит по средам и субботам, но игры на рояле не любит, потому что на этом инструменте играют решительно все барышни.

— А мне совсем не хочется быть такою как все, — добавила она.

Старик Вилкинс посмотрел на Нелли и что-то пробормотал. Было заметно, что он не понимает ни одного слова и удивляется, отчего Нелли так долго говорит.

Она вдруг умолкла, снова покраснела и потом совсем другим тоном сказала:

— Папа просит вас сообщить: какое вознаграждение вы желаете получить за то, что принесли часы?

— Я думаю, всякий человек должен возвратить найденную вещь и без вознаграждения, — ответил Михайлов, сдерживая чуть было не прорвавшееся в голосе раздражение.