Какие-то изменения в положении «ордынцев» наступили во второй половине XV в. Если до этого времени они упоминались в договорных грамотах князей рядом с «делюями», то во второй половине XV в. термин «делюи» исчезает, а наименование «ордынцы» начинает встречаться в документах в одном ряду с «численными людьми» («числяками»). То, что княжеские договорные грамоты перестают говорить о «делюях», понятно. Ведь этот термин возник (как было показано выше) в результате раздела дворцовых княжеских промышленников и ремесленников между московскими и серпуховско-боровскими князьями. С ликвидацией к середине XV в. Серпуховско-Боровского удела наименование «делюи» утратило свой смысл. Но, чтобы ответить, почему вступили в сочетание термины «ордынцы» и «численные люди», надо предварительно рассмотреть положение «численных людей».

О них говорит уже Иван Калита в своих духовных грамотах в следующей форме: «А численыи люди, а те ведають сынове мои собча, а блюдуть вси с одиного» [1230] . Эта же формула (с некоторыми вариантами и дополнениями) повторяется и в последующих грамотах (духовных и договорных) московских князей [1231] . Князья должны сообща «блюсти» (т. е. соблюдать права) «численных людей», живущих как в Москве, так и в подмосковных станах, не принимать их в «службу», не покупать их земель.

Разница между «численными людьми», с одной стороны, «делюями» и «ордынцами» — с другой, заключается в том, что последние выполняют княжескую «службу», первых, напротив (как сказано), князья к «службе» привлекать не должны. Это значит, что «численные люди» находятся на положении не дворцовых княжеских слуг, а тяглых людей. Они обязаны «тягль всякую тянути» [1232] . В чем же заключается «тягль»?

С «численных людей» взимается дань, которая идет в Орду. В духовной грамоте Владимира Андреевича начала XV в. читаем: «А переменит бог Орду, и князь велики не имет выхода давати во Орду, и дети мои, а что возмут дани на Московских станех, и на городе на Москве, и на численых людех, и дети мои возмут свою треть дани московские и численых людей, а поделятся дети мои с матерью вси ровно, по частем. А которой сын мои возмет дань на своем уделе, и та дань тому и есть» [1233] . Приведенный текст надо понимать в том смысле, что в случае падения власти Орды над Русью и прекращения сбора ордынской дани та часть этой дани, которая собирается с населения города Москвы и московских станов, должна быть поделена между князьями — совладельцами Москвы а часть, уплачиваемая жителями Серпуховско-Боровского удела, пойдет местному удельному князю. Стало быть, «численные люди» («числяки») представляют собой специальную группу черного населения (московского городского и подгородного), платившего дань в Орду и поэтому оберегаемого князьями. За это они пользовались тяглой землей. Сохранились материалы судебных дел «числяков» с соседним московским Симоновым монастырем, из которых видно, что «численная земля» с точки зрения права владения ею является «черной» [1234] .

Но только ли уплатой ордынской дани ограничивались повинности «числяков»? Вряд ли. Если бы было так, то они ничем бы не отличались от других тяглых жителей Москвы и подмосковных станов, с которых ведь также бралась дань для отправки в Орду. Для объяснения значения термина «численные люди» («числяки») небезынтересно привлечь договор рязанских князей 1496 г. Названная докончальная грамота знает наряду с «гостями» и «черными людьми» «кладежных людей старых, кои послов кормят в Переславли» [1235] . Слово «кладежный», очевидно, происходит от существительного «кладь» (поклажа), а связь «кладежных людей» с посольским делом говорит за то, что они были ответственны за перевозку в Орду приезжавших оттуда представителей с их имуществом. То, что «кладежные люди» поставлены рядом с «гостями» и «черными» людьми, а в то же время выделены из их числа, свидетельствует об их занятиях ремеслом и торговлей в качестве специального разряда городского населения. Все говорит как будто за то, что рязанские «кладежные люди» полностью соответствуют московским «числякам».

«Численные», как и «кладежные» «люди», должны были, очевидно, предоставлять татарским послам ночлег, содержание, подводы и т. д., т. е. неститотягло, от которого освобождалось население феодальных вотчин, пользовавшихся иммунитетом. «…Ни толмачи послов на те села не наводят, ни ставят», — читаем в жалованной грамоте московского великого князя Василия II митрополиту Ионе на владения в Юрьевском уезде середины XV в. [1236] «И приставы мои и толмачи татар не ставят», — предписывает Иван III, выдавая в 1467–1474 гг. жалованную грамоту Троице-Сергиеву монастырю на села в Переяславском уезде [1237] . В жалованной грамоте Ивана III Троицкому Махрищскому монастырю около 1471 г. имеется следующий пункт: «…Хто поедет мои пьристав, великого князя, или которой толмач с послы с татарьскими, и те мои приставове и толмачи вь их в манастырьских селех и в деревнях татар не ставят оу их манастырьских людей, и кормов оу них, ни подвод, ни проводников не емлют» [1238] . Содержащееся в жалованных грамотах перечисление в негативной форме повинностей сельского населения монастырских и митрополичьих владений дает возможность представить себе позитивно обязанности «численных людей».

Думаю, что эти обязанности могли быть впервые определены тогда же, когда была организована и служба «ордынцев», т. е. вслед за подавлением Иваном Калитой в 1327 г. восстания в Твери. После того как в результате народных движений 20-х годов XIV в. пала система баскачеств [1239] , взаимоотношения русских земель с Золотой ордой стали строиться на новых началах. Московское княжество пыталось взять на себя в этих взаимоотношениях ведущую роль среди других княжеств Северо-Восточной Руси. В этой связи и появились «числяки» и «ордынцы» как особые категории московского городского и подгородного населения. Их социальное происхождение было, по-видимому, разное. «Ордынцы», как можно думать, первоначально принадлежали (подобно «делюям») к числу княжеских холопов (о чем сохранилось воспоминание в «Крымских делах»); затем они превратились в лично свободных дворцовых слуг. «Числяки» — черное население города и подгородных станов. Первые выполняли «службу» как лица, зависимые непосредственно от московских князей-вотчинников. Вторые несли «тягль», как жители городской и пригородной территории, входящие в состав черного посадского мира и подчиненные власти московских князей, которые имели определенные политические и фискальные права в Москве.

Но во второй половине XV в. «числяки» и «ордынцы» сближаются по своему правовому положению. В духовных грамотах Василия II и Ивана III они упоминаются рядом, точно так же как в разъезжих грамотах 1504 г. Ивана III на города Дмитров. Рузу, Звенигород, Кашин, переданные им своему сыну Юрию Ивановичу [1240] . Судя по последним документам, «численные люди», так же как «ордынцы», должны были «тягль всякую тянути» и непосредственно подчиняться московскому великому князю Василию II (в то время как раньше они были подведомственны всем князьям — совладельцам Москвы). «Численные» и «ордынские» земли, оказавшиеся при размежевании в пределах владений удельного князя Юрия Ивановича, административно выделены в единый комплекс, подвластный великокняжеской власти, князю же Юрию не разрешалось «в те численые земли и в ординские… въступатися ничем» [1241] .

Что же означают изменения в положении «числяков» во второй половине XV в.? Необходимо, конечно, подчеркнуть внешнеполитический момент. С образованием Русского централизованного государства возникла потребность в известной реорганизации и упорядочении посольской службы, ее сосредоточении под властью великого князя московского. Поэтому и были приведены в единую систему ранее в известной мере разрозненные организации «ордынцев» и «числяков». Но нас интересует сейчас не внешнеполитическая, а преимущественно социально-экономическая сторона дела. История «числяков» и «ордынцев» отразила противоречивые тенденции в развитии русского города XIV–XV вв. С одной стороны, на этой истории (превращение «службы» в «тягль») можно проследить общий рост крепостнических отношений в связи с образованием централизованного государства на Руси, выразившийся в усилении посадского «тягла». С другой стороны, в замене посадским «тяглом» прежней дворцовой «службы» «ордынцев» нельзя не видеть своеобразной трансформации отношений, возникших в сфере княжеского частновладельческого хозяйства, под воздействием порядков, характерных для города в противоположность феодальной вотчине.