Шрифт:
Трудовой народ был разорен феодальной борьбой и изнемогал под тяжестью возраставших ордынских поборов. Так, в 1316 г. татарские послы Сабанчий и Казанчий «много зла сотвориша Ростову» [1604] . В 1318 г. ордынский «посол лют именем Кочка» убил у Костромы 120 человек, затем пограбил город Ростов «и села и люди плени» [1605] .
В 1318 г. князь Михаил Ярославич направил в Орду своего сына Константина, а вслед за ним отправился туда сам. Перед этим Михаил, как сообщают Тверской сборник и Рогожский летописец, пытался договориться еще раз с Юрием и послал к нему в Москву посла, но московский князь убил последнего, а сам выехал в Орду.
1604
ПСРЛ т. VII, стр. 187; т. IV, ч. 2, вып. I, стр. 243; т. I, вып. 3, стр. 243.
1605
ПСРЛ, т. VII, стр. 188; т. V, стр. 207; т. XXIV, стр. 108.
В конце 1318 г. оба противника встретились в ставке золотоордынского хана. Там состоялся ханский суд над князем Михаилом Ярославичем, который был убит. В различных летописных сводах это событие изображено по-разному. В некоторых (как, например, в Симеоновской или Новгородской четвертой и пятой летописях) — очень коротко: «…убил царь Озбяк в Орде великого князя Михаила Ярославичя тверского… и привезоша его из Орды на Москву» [1606] ; «уби царь в Орде князя Михайлу тферьскаго и сына его Костяньтина (последнее не соответствует действительности), и бояр его, а великое княжение дасть Юрью» [1607] . В большинстве же памятников летописания смерти Михаила посвящена подробная повесть в разных вариантах [1608] .
1606
ПСРЛ, т. XVIII, стр. 89; т. I, вып. 3, стр. 529.
1607
ПСРЛ, т. IV, стр. 49; т. IV, ч. 2, вып. 1, стр. 529.
1608
О первоначальном тексте сказания о смерти Михаила Ярославича см. В. О. Ключевский, Древнерусския жития святых как исторический источник, М., 1871, стр. 71. Подробный анализ летописных повестей о смерти тверского князя дан в статье И. У. Будовница «Отражение политической борьбы Москвы и Твери в тверском и московском летописании XIV века», стр. 83–86.
Один из таких вариантов помещен в Тверском сборнике и Рогожском летописце. Для него характерно следующее отношение к действующим лицам кровавой драмы, разыгравшейся в Орде. Князь Михаил — невинный страдалец, принимающий «нужную смерть за христианы и за отчину свою» (т. е. за своих подданных и за свою землю). В это два понятия («христианы» и «отчина») здесь не вкладывается большого патриотического содержания («русский народ», «родина»). Михаил выступает в рассматриваемой повести скорее как законный владелец принадлежащего ему княжества, князь — вотчич. Виновником смерти Михаила, по данному варианту повести, является Кавгадый («началник всего зла, безаконный и проклятый»). Вместе с ним подкоп под Михаила ведет Юрий Данилович. Но последний является скорее пассивным соучастником злодеяния Кавгадыя, чем активным злодеем, стремящимся погубить своего соперника. Наконец, характерно, что разбираемая повесть довольно лояльно относится к Узбеку, хотя и именует его «безаконным». Не хан — инициатор убийства князя Михаила Ярославича. Поклеп на последнего совершил Кавгадый при участии Юрия, оба они «начаша вадити на великого князя Михаила…», обвиняя его в том, что, собрав «по грады многы дани», тот хочет «ити в Немци…» И в дальнейшем, когда хан по наветам Кавгадыя и Юрия предал Михаила суду своих «радцев», последние, «судивше» князя, «не рекоша правды ко царю, но виною оболгавше его безаконному царю Озбяку» [1609] .
1609
ПСРЛ, т. XV, стр. 410–412; т. XV, вып. 1, стр. 38–40.
Все эти особенности личных характеристик свидетельствуют, по-моему, о том, что данный вариант повести возник в феодальных кругах вскоре после смерти Михаила Ярославича, еще до антимонгольского восстания в Твери в 1327 г. Тверские феодалы хотели сохранить мирные отношения с Ордой (отсюда спокойное отношение со стороны автора повести к хану Узбеку и стремление снять с него ответственность за гибель Михаила). Политическая платформа тверского боярства в данное время заключалась и в прекращении усобицы между тверским и московским князьями (отсюда мирный тон в отношении Юрия Даниловича, виновность которого в смерти Михаила не отрицается, но в то же время и не подчеркивается).
Помещенная в Тверском сборнике и Рогожском летописце краткая характеристика Михаила Ярославича написана в трафаретножитийном стиле. Но в этой характеристике есть одно заслуживающее внимания место. Михаил часто вспоминал «подвигы и терпениа святых мученик», пострадавших за православную веру, и хотел последовать их примеру («желаа сам тоа чаша испити…»). Ему и пришлось «приать блаженную страсть» «за многий род христианьскый». Только он пострадал не за веру, «якоже святии мученици», а «положил душу за другы своа». «…Неуклонно шествуа за порученныа ему богом люди…», он «прииде яко верный строитель ко своему владыце» [1610] . И. У. Будовниц отметил, что автор повести «оттеняет исключительно политическую сторону дела», не пытаясь приписать Михаилу Ярославичу черты «защитника православной веры» [1611] .
1610
ПСРЛ, т. XV, стр. 413; т. XV, вып. 1, стр. 40–41.
1611
И. У. Будовниц, Отражение политической борьбы Москвы и Твери тверском и московском летописании XIV века, стр. 86.
Это, по-моему, правильная мысль. Текст рассматриваемой характеристики политически более глубок, чем текст повести об убийстве Михаила. Термин «многый род христианскый» в гораздо большей степени выражает понятие «русский народ» (в национальном смысле), чем несколько расплывчатый термин «христиане». В характеристике Михаила гораздо яснее звучит идея государственного «строительства». И Михаил Ярославич наделен чертами активного носителя этой идеи, готового положить душу «за друга своя», в то время как в изображении повести превалирует его «умиленное» и чисто пассивное ожидание мученической смерти. Думаю, все это дает основание предположить, что характеристика Михаила Ярославича составлена позднее повести о его смерти, может быть, во второй половине XIV в., когда уже определилась роль Москвы в качестве центра формирующегося Русского государства, а часть тверских феодалов хотела выдвинуть своего князя — героя, стремившегося укрепить Русь. Может быть, здесь мелькает и осуждение княжеских усобиц: Михаил погиб один («единый») за весь народ, в то время как другие князья уничтожают друг друга.
Особый вариант повести об убийстве Михаила в Орде помещен в летописях Ермолинской и Львовской. Здесь роль Узбека в расправе с тверским князем еще более снижена, чем в Тверском сборнике и Рогожском летописце. Его фигура почти незаметна. Применительно к нему не только отсутствует эпитет «безаконный», но он назван официально «царем». По сравнению с текстом Тверского сборника и Рогожского летописца и участие князя Юрия Даниловича в убийстве Михаила Ярославича представлено в Ермолинской и Львовской летописях еще менее значительным. Он действует здесь « по совету Кавгадыеву», в то время как в Тверском сборнике и Рогожском летописце его имя стояло рядом с именем Кавгадыяв качестве виновника (хотя и с меньшей долей ответственности) печальной судьбы тверского князя. В качестве обвинений, предъявленных Михаилу на суде, фигурируют три пункта: 1) неуплата дани в Орду («царевы дани не давал еси»); 2) сопротивление ханскому послу («противу посла билъся еси»); 3) отравление Кончаки, сестры хана Узбека, жены Юрия Даниловича («княгиню Юрьеву уморил еси»).
Вероятно, разбираемый вариант повести отражает московскую версию, возникшую примерно в княжение Калиты. Дипломатия Калиты в отношении ордынского хана Узбека, с войсками которого он в 1327 г. усмирял антитатарское восстание в Твери, отразилась на трактовке повестью о событиях 1318 г. роли хана в убийстве Михаила Ярославича (она абсолютно пассивна). Если прямо не признается, то и не отрицается вина Михаила перед ханом и перед Юрием Даниловичем московским. Это, конечно, позиция московских князей. Наконец, в интересах последних было изобразить Юрия Даниловича человеком, не стремящимся расправиться со своим соперником, и лицом, подчиняющимся распоряжениям ханского «посла» (этим как бы подчеркивалась лояльность московских князей в отношении Орды). В данном варианте повести есть один яркий эпизод. Кавгадый, увидев нагое тело убитого тверского князя, обратился «сь яростью» к князю Юрию: «не брат ли ты стареши, как отедь, да чему сяк поврьжено наго?» Тогда Юрий велел «покрыта» труп [1612] . Таким образом, Юрий рисуется князем, не желающим надругаться над своим соперником, ни живым, ни мертвым но в своих действиях целиком зависящим от указаний Кавгадыя и даже боящимся без ведома последнего прикрыть наготу мертвого тела своего соотечественника.
1612
ПСРЛ, т. XXIII, стр. 99–100; т. XXI, стр. 175–176.