Перестройка структуры феодальной собственности на землю была связана и с правовым оформлением отдельных новых групп господствующего класса.

Приведенный выше материал, касающийся служилых вотчинников, свидетельствует о том, что происходило расслоение класса феодалов на отдельные категории: когда-то владетельные князья, утратившие свою независимость, старинное московское боярство, дети боярские. Для нас наибольший интерес представляет оформление последней категории — рядовых мелких и средних феодалов, на которых в значительной степени опирались московские великие князья, проводя политику государственной централизации. В таких официальных документах, как княжеские договорные грамоты, дети боярскиеупоминаются впервые в 1433 г. рядом с боярами в качестве «слуг» великого князя: «А которые, господине, бояря и дети боярьские служат тобе, великому князю, или твоей братье…» [612] Употребление этого термина еще очень нечеткое. Иногда он заменяет термин «вольные слуги». Например: «а бояром и детям боярьским межи нас волным воля» [613] . Иногда же дети боярские фигурируют рядом с вольными слугами: «А бояром, и детем боярьским, и слугам межи нас волным воля» [614] . Эта неустойчивость терминологии, по-видимому, характеризует неустойчивость самой социальной группы. Очевидно, дети боярские — это слой феодалов, формировавшийся из мелких бояр и из вольных княжеских военных слуг. Во всяком случае документы середины XV в. отделяют детей боярских от князей и бояр и противопоставляют всех их, вместе взятых, «земским» (т. е. тяглым) людям [615] . В духовной Ивана III 1504 г. рядом с князьями, боярами, детьми боярскими названы еще дворяне [616] . Это указывает на дальнейшую дифференциацию класса феодалов: дети боярские занимают промежуточное положение между боярами и дворянами.

Интересно терминологию договорных княжеских грамот сопоставить со словоупотреблением, встречающимся в летописных сводах. Конечно, летописные своды для изучения истории терминов — источник менее надежный, чем акты, так как летописцы могли пользоваться более поздней терминологией при описании явлений более раннего времени. Однако по рассматриваемому нами сейчас вопросу наблюдения над летописными текстами подтверждают те выводы, на которые дают право договорные грамоты. Излагая события XIV — начала XV в., летописцы говорят преимущественно о княжеских боярах и слугах, о княжеских боярах и дружине. Например: «А бояре ислугы во Тфери и люди избившии от безбожных татар…» (1329 г.), «князь Василий с бояры и слоугами…» (1339 г.); «и бышеть от князя Василья князю Всеволоду томление велико, и бояром и слоугам продажа данная велика» (1358 г.), князь Дмитрий Иванович «седе в Переславли с своею братьею и з бояры и с своею дружиною» (1362 г.) [617] и т. д. Со второй четверти XV в. уже распространяются термины «бояре» и «дети боярские». Так, под 1433 г. в летописи читаем: «Москвичи же вси, князи, и бояре, и воеводы, и дети боярьскые, и дворяне, от мала и до велика, вси поехали на Кострому к великому князю…» [618]

Весьма характерно, что принцип условности вотчинного землевладения развивается применительно к митрополичьим боярам и детям боярским и к монастырским слугам если не раньше, то одновременно с применением такого же принципа к великокняжеским слугам. Это лишний раз подтверждает мысль, что развитие митрополичьего и монастырского землевладения служило одной из объективных предпосылок (в сфере аграрных отношений) государственной централизации.

Большой интерес представляют данные, свидетельствующие о том, что некоторые слуги митрополичьего дома были лишены права без разрешения митрополитов отчуждать свои вотчины. Указанное явление объясняется тем, что кадры митрополичьих детей боярских образовались в значительной мере из числа местных землевладельцев, потерявших собственность на свои вотчины, которая перешла к митрополичьей кафедре, а сами землевладельцы стали служить последней на правах условных держателей этих вотчин [619] .

Условно владели вотчинами и слуги некоторых монастырей. Такие порядки в монастырских владениях устанавливались в результате того, что монастыри стремились завладеть земельной собственностью мелких вотчинников, лишив их права распоряжения ею. Около 1416 г. ряд землевладельцев возбудил иск к властям Чудова монастыря. Истцы жаловались, что чудовский архимандрит «отъял» у них «деревни и луги», которые представляют собой их «куплю и отчину», «не велит» им «земль своих продавати никому», а самих «высылает вон». Выступивший на суде чудовский чернец Дионисий, напротив, доказывал, что деревни и луга, которые оспаривали истцы, — «земля извечная» монастырская, «а тем [истцам]… ни отчина, ни купля», и ссылался при этом на «давний отвод» (размежевание), произведенный по приказу великого князя. Суд, который производил великий князь московский Василий Дмитриевич, решил дело в пользу монастыря, запретив продавать или покупать земли, значащиеся за ним в отводной грамоте. «А кто имет продавати, или купити, или архимандрит не слушати, тех велел велики князь архимандриту… вон метати» [620] .

В 1458/59 г. было оформлено соглашение между игуменом Калязина монастыря Макарием и его слугой Кузьмой Игнатьевым. Между ними произошел обмен недвижимостями, причем в меновную грамоту было включено обязательство Кузьмы Игнатьева выполнять свои служебные повинности в отношении монастыря и не отчуждать без разрешения монастырских властей полученных при обмене земель, которые должны были обеспечить ему возможность нести свою службу. «И с теми деревнями Кузме и его детем у Троицы у игумена з братьею служить, а мимо манастыря тех деревень не продать, ни променить, ни в приданые не отдать, и в закупе не заложить, и по душе не отдать» [621] .

В более поздней меновной грамоте 1461–1483 гг. речь идет о передаче Кузьмой Игнатьевым игумену Макарию «своей отчинной земли» (в обмен на другие земли), но эта «отчина» (т. е. наследственное владение) находится в верховной собственности монастыря, слугой которого является Кузьма Игнатьев (Макария он называет «своим осподарем») [622] .

Итак, XV век характеризуется интенсивным развитием различных форм условного землевладения, подготовившим в конце столетия появление поместной системы.

XV век был переломным в истории русского крестьянства, знаменуя собой существенный сдвиг в развитии крепостничества. Для понимания этого сдвига необходимо прежде всего разобраться в содержании постоянно встречающегося в актовом материале с XV в. применительно к какой-то части крестьян термина «старожильцы». Появление старожильства как категории крестьянства означает важный этап в истории сельского населения Руси в период образования Русского централизованного государства. Б. Д. Греков так определяет сущность старожильства: «Старожилец — это феодально-зависимый тяглый крестьянин. За выполнение им тягла отвечает землевладелец. Термин «старожилец» появился тогда, когда возникла потребность отмежевать категорию старых, зависимых от землевладельца, тяглецов от увеличившейся массы новоприходцев» [623] . Ближайшее изучение актового материала позволяет несколько иначе подойти к вопросу о старожил ьцах.

Старожильцы — это основное крестьянское население феодальных вотчин или государственных земель, противопоставляемое не просто новоприходцам (таким термином документы XV в. вообще не пользуются), а крестьянам, вновь призванным феодалами в свои имения из других княжеств. Жалованные грамоты различают среди зависимого крестьянского населения феодальных владений, с одной стороны, «старожильцев», «хто в тех селех и в деревнях тех сел живет», с другой стороны, — «людей пришлых», кого к себе… [феодалы] перезовут людей из-ыных княженей» [624] , «пришлых инокняжцов» [625] . Другие названия старожильцев — это «люди пошлые», т. е. старинные («что люди монастырские пошлые в городе и в селех») [626] , или «тутошные», т. е. местные («а которые тутошные разошлися люди по иным местам, а придут на свое места…») [627] . Признаком старожильцев (согласно определению жалованных грамот) является то, что они живут в определенных местах (т. е. на определенных земельных наделах), в точно указываемых пунктах (селах и деревнях) в пределах тех или иных феодальных имений. Точно так же определяют старожильцев и правые грамоты, когда говорят о их участии на суде в качестве «знахорей» — свидетелей. Так, в середине XV в. дмитровская княгиня Евфросинья «положила… на душах (т. е. положилась на показания) на тех сотнидех и на хрестьянех, на тутошних старожилцех, которые в тех землях живали» [628] . В другой правой грамоте приводятся слова свидетеля Левы, который заявил: «Яз, господине судья, тому месту, где стоим, имяни не ведаю, как то местозовут, яз, господине, тому местуне старожилец» [629] . Крестьянин-старожилец — это старожил, тесно связанный с определенным местом(земельным наделом) в пределах черного, боярского, монастырского землевладения [630] .