В целом ситуация сложилась сюрреалистическая. Правительство требовало «максимальной суровости». Причем предельно категорично. Некоторые исследователи, типа того же Шмуэля Каца, уверены что «вся история с затоплением “Альталены” была попыткой убийства Бегина, до конца не верившего в интригу и опрометчиво поднявшегося на борт». Однако охотников быть максимально суровыми не очень-то наблюдалось даже среди идеологически подкованных ребят из «Хаганы». Генералы колебались, «плохо слышали» по телефону, их отстраняли, присылали других, более решительных. План разбомбить судно нафиг с воздуха пришлось отменить в связи с отказом летчиков, причем на очередную просьбу (уже не приказ) начальства, один из самых лихих асов Израиля капитан Уильям Лихтман (доброволец из США) ответил: «Я приехал сюда, чтобы драться с арабами. Это то, что я знаю, и это то, что меня интересует», пообещав своим подчиненным, что каждому, кто посмеет согласиться, лично всадит «пулю в глотку. Это будет лучшее, что я сделаю в своей жизни». Примерно также повели себя и артиллеристы — с огромным трудом удалось уговорить только двоих, добровольца из Кейптауна и бывшего советского офицера. На одно орудие хватило. Учитывая, что на «Альталене» пушек, причем более современных, было куда больше и снарядов хватало, подавить эту недобатарею Бегину не составляло никакого труда, но это был Бегин, и потому стрельба прошла безнаказанно. На судне начался пожар, и капитан, вопреки приказу лидера «Иргун», намеревавшегося умереть, но не сдаться, приказал оставить корабль, — и с берега начали стрелять по спасавшимся вплавь. Естественно, впоследствии и Бен-Гурион, и военные это отрицали. Но неубедительно. Факт же расстрела и сразу, и позже подтвердили слишком многие. И Монро Файн, капитан «Альталены», американский гражданин, никак не заинтересованный в политике. И бойцы отряда, стрелявшего по судну. И очевидцы, два добровольца из Англии. И даже один из руководителей обстрела, будущий премьер Ицхак Рабин, объяснявший спустя годы, что «Старая ненависть к этим людям, которую несли в себе наши люди, нашла выход в силе огня». Впрочем, есть мнение, что именно он и отдал приказ стрелять по плывущим.

В гавани царила анархия. Вообще, ситуация висела на волоске. Несмотря на то, что в город уже стягивались армейские подразделения (а если точнее, части, сформированные из бывших партийных отрядов социал-сионистов), получившие приказ «восстановить порядок и разоружить мятежников». Однако исход противостояния, получившего кодовое название «Операция Техор», мало кто мог прогнозировать: «фашистов» (Бен-Гурион иначе их уже не называл) было меньше, но качество бойцов было очень высоким, и командование «Иргуна» заявило, что готово сражаться. Начались перестрелки, далеко не всегда завершавшиеся удачно для правительственных сил, трупы уже исчислялись десятками. И вновь, уже второй раз (первый, как мы помним, был во время операции «Сезон»), гражданскую войну предотвратил Бегин. Его выступление по радио вошло в историю как «речь слез», — обычно сдержанный и спокойный, на сей раз он был на пределе. Правительство ведет себя, как последние подлецы и двурушники, — заявил он. — Бен-Гурион совершил «не только преступление, но и глупость», пытаясь физически устранить политического оппонента и приписывая оппоненту то, чем болен сам. «Этот дурак, этот слепой идиот» не понимает, что у бойцов «Иргуна» тоже есть предел терпения, а мертвый Бегин не сможет помешать им «разобраться с интриганами». Однако, пока он, Бегин, жив, «Иргун» «ни при каких обстоятельствах» не откроет огонь. «Не будет гражданской войны, когда враг стоит у ворот. Да здравствует Израиль!». Через несколько минут после завершения речи штаб «Иргуна» отдал всем подразделениям приказ складывать оружие. Починились все. Около 300 человек было задержано, пятеро из них официально арестованы за «мятеж», однако вскоре, в связи с полным отсутствием доказательств, освобождены. Социалисты бились в оргазме. Сам Бен-Гурион пытался сохранять сдержанность, удовлетворенно отмечая, что «предотвратил большое несчастье, спас демократию и уберег сионистскую мечту от погружения в фашизм», но инициаторы интриги эмоций не скрывали. «У меня было ощущение праздника, — докладывал партийному активу будущий премьер Леви Эшкол. — Мы раздавили голову этой гадюке. Когда дым начал подниматься над кораблем, я почему-то увидел перед собой развалины Бастилии». Следует отметить, повод ликовать у социал-сионистов имелся: не мытьем, так катаньем, опаснейшего оппонента наконец поставили на колени. Разоруженный «Иргун» был распущен, его отряды в составе ЦАХАЛа — расформированы, а бойцы рассеяны по «идеологически правильным частям». Заодно то же самое сделали и с ЛЕХИ. Боевые части обеих «ревизионистских» организаций как самостоятельные подразделения остались только в «автономном» Иерусалиме.

А между тем удивительную активность и прыть проявлял челночащий по территории граф Фольке Бернадот, активно спасавший евреев в эпоху нацизма, а теперь назначенный ООН специальным уполномоченным по достижению мира. Приняв назначение сразу после начала войны, граф взялся за дело, засучив рукава, и достиг многого, добившись согласия сторон заключить с 11 июня перемирие на месяц (того самого, из-за которого была формально невозможна разгрузка «Альталены») и пытаясь добиться мира. Это, правда, не получилось, поскольку его предложения подразумевали запрет на въезд в страну людей призывного возраста, а любые ограничения иммиграции были для правительства Израиля «красной чертой», однако на основе предложений был разработан компромиссный план. Идея сводилась фактически к разделу территории «арабской Палестины» между Израилем и Трансиорданией и была хороша тем, что решала вопрос о беженцах, которых умный швед считал «потенциальной проблемой на десятилетия вперед». На взгляд Бернадота, беженцев мог бы принять король Абдалла, а Израиль взамен должен был поступиться частью своих «законных» территорий, а главное, отказаться от претензий на Иерусалим, который, по мысли посредника, должен был отойти арабам (то есть, по большому счету, тому же Абдалле). Доволен предложениями, однако, остался только старый король, да еще в какойто мере англичане. Арабскую сторону в целом это не устраивало (она вообще не собиралась мириться с тем, что евреи получат хоть что-то), а для евреев вопрос об Иерусалиме обсуждению не подлежал. А когда проект резко раскритиковал представитель Украины в ООН, от имени СССР заявивший, что «такие уступки со стороны Израиля подразумевают его уничтожение», вопрос был вообще закрыт, и Бернадот взялся за его улучшение с учетом замечаний, с которым и выступил 16 сентября. Вопрос о территориях теперь был слегка скорректирован, но еврейские поселения Негева все-таки предлагалось упразднить, а Иерусалим, как «общий» город, отдать под контроль ООН. Этот проект встретил полное одобрение со стороны Штатов (по мнению практически всех исследователей, именно их интересы были учтены графом при доработке), вызвал интерес у арабских монархов, но — тотчас же — и полное неприятие израильской стороны, сознававшей, что на сей раз идея графа может быть принята (как сказано в мемуарах Бен-Гуриона и Моше Даяна, этот план «сводил на нет все уже достигнутые военные успехи»).

Действительно, такая вероятность было. Но вероятностью и осталась. На следующий день, 17 сентября, посредника экстерминировали. Прямо в автомобиле, во время проверки документов. Словно в боевике: израильский военный джип перекрыл путь колонне, трое солдат занялись аусвайсами, а четвертый, появившись, как указывали потом свидетели, «словно ниоткуда», просунув в окно автомобиля ручной пулемет, изрешетил графа вместе с секретарем так, что надежд на медицину не оставалось. После чего «патруль» скрылся с места преступления так быстро, что даже описать «великолепную четверку» никто из очевидцев потом толком не смог. Однако, похоже, надобности и не было. Еще даже не началось расследование (с этим почему-то задержались на целые сутки), но уже через час в Тель-Авиве заявили, что «подлое преступление» — дело рук некоего «Отечественного Фронта», организации, о которой ни до того, ни после того никто ничего не слышал. В унисон по всей территории Израиля (включая Иерусалим, где работала не армия, а «Хагана») пошли разгромы явок ЛЕХИ и аресты всех, имеющих хоть какое-то отношение к организации. Одновременно приказ самораспуститься и — под угрозой объявления «бандой террористов» — в течении 24 часов сдать оружие получил иерусалимский отряд «Иргун». Вариантов не было. Уже 20 сентября «ревизионистское» подполье прекратило существование. Естественно, поползли слухи. Их никто не опровергал, но формальных обвинений так никому и не предъявили. Всех задержанных, в том числе и «обер-кинжальщика» Натана Елин-Мора, отпустили с миром «в связи с отсутствием улик», и дело ушло в классический «висяк», каковым по сей день и благополучно остается. Хотя в нынешнем Израиле по умолчанию полагается считать, что грохнули опасно настырного шведа все-таки парни из ЛЕХИ, а обсуждать шероховатости, которых в теме полным-полно, по такому же умолчанию считается неприличным. Впрочем, кто бы ни стоял за стрелком, своего он добился. Скандал был жуткий, ООН поставила вопрос ребром, от Израиля ультимативно потребовали согласиться на план покойного графа, Израиль намекнул, что готов, но только в случае, если согласятся арабы, лидеры арабов уперлись рогом, — и все ушло в пар. Война продолжалась.

Но тут уже завершается рассказ об идее. Идея, собственно говоря, кончилась, и началось государство — обычное государство, со своими взлетами, падениями, мифами, легендами и скелетами в шкафу, — о котором тоже можно многое рассказать. Но это уже совсем другая история…