Разъездной корреспондент был для газеты недоступной роскошью, и, как пишет А. Назаревич, «побольше видеть новому литсотруднику удавалось не часто. Зато работы было вдоволь. Эффенди собирал материал, писал, правил… В газете Эффенди стал не только литературным работником, но и первым в Дагестане карикатуристом.

Вечерами, после сдачи газеты, Эффенди заходил иногда в клуб профсоюза печатников. Подвижными, постоянно почему-то чуть согнутыми в концах пальцами он энергично перебирал пожелтевшие клавиши, и вокруг старенького пианино сразу собирался тесный круг рабочих…

По ночам русская и кумыкская газета верстались в типографии на холодных чугунных талерах рядом, и мне иногда доводилось дежурить вместе с Капиевым. Летом дежурные на время, пока метранпаж колдовал над очередной полосой, выскакивали в закрытый маленький дворик с молодыми топольками. Капиев бросался на уже выгоревшую траву…

— Я сегодня еще раз читал Толстого, — задумчиво говорит он, до хруста потягиваясь всем телом, которое, несмотря на нерастраченную юность, требовало покоя и сна. — Есть ли что в мире лучше этой русской литературы?

…Густые, зачесанные вправо волосы Эффенди волной сбегают на широкий лоб. Ворот его распахнут, руки мускулисты. Он среднего роста, почти коренаст, и все в нем кажется ладно скроенным, крепким, удобным.

— …Знал ли я человека, понимал ли его, пока не научила меня этому русская литература?»

Капиев часто и с увлечением читает вслух русские стихи — особенно Лермонтова. «Удивительно своеобразно читал Эффенди полюбившиеся ему стихи. У него было органическое чувство ритма, знал он стихов много И, когда читал, весь как-то вживался в мускулатуру, во внутреннюю меру стиха.

Он читает, и вдруг в широко распахнутом типографском окне появляется силуэт метранпажа…

— Эффенди! — кричит он… — Гель муна [6] , ради бога! Полоса ждет!

Нет, будни газетной прозы — это совсем не то, о чем мечтал Эффенди!

Он был затем некоторое время литературным редактором в областном издательстве, потом секретарем журнала «Маариф елу» — «Путь просвещения». Это тоже было в стороне от той дороги, которую он искал».

7 марта 1931 года в газете «Красный Дагестан» был, наконец, опубликован его первый рассказ — вернее, отрывок из рассказа «Хадий» под не совсем уместным, но, вероятно, показавшимся редакции более актуальным названием «Приговор приводится в исполнение». И это был пока единственный видимый результат трех-четырехлетней непрерывной, напряженной работы.

В Махачкале Капиев постепенно осматривался; он стал искать сближения с немногими имеющимися в наличии литераторами и единственной тогда в Дагестане писательской организацией.

В августе 1930 года обком партии созвал литературное совещание. Совещание избрало оргбюро Дагестанской ассоциации пролетарских писателей. Самой ассоциации пока еще не существовало. Бюро и должно было собирать и объединять писательские силы Дагестана. Было проведено несколько литературных вечеров; постепенно к 1931 году при бюро образовались четыре литературные секции: русская, кумыкская, лакская и лезгинская. Вообще же работа шла вяло; объединения немногочисленных литературных сил не получалось. 15 апреля 1931 года в газете «Красный Дагестан» было опубликовано обращение Оргбюро ДАПП — «Ко всем писателям, поэтам, литературным работникам Дагестана». Их призывали войти в ДАПП — «стать в передовые шеренги борцов, ведущих социалистическое наступление по всему фронту». В это время в ДАПП и появился только что напечатавший свой первый рассказ молодой Капиев.

Еще один современник писателя, Камиль Султанов, пишет: «Мне вспоминается одно из собраний дагестанских писателей, на котором мне довелось участвовать в мае 1931 года. Молодые писатели пришли в редакцию газеты. Большинство из них разговаривало на русском языке, недостаточно зная его, зачастую прибегая к жестикуляции. Ведь другого выхода не было: русский язык был единственным языком, общим для всех, средством общения разноязычных писателей многонационального Дагестана. Собрание открыл юноша, в совершенстве владеющий русским языком. Это был Эффенди Капиев. Среднего роста, плечистый крепыш, он казался выкроенным из одного куска горного камня… Нельзя было не обратить внимания на густые брови, которые придавали его лицу серьезность и даже суровость».

Когда Капиев оказался в среде тогдашних дагестанских литераторов, широта его общекультурного кругозора и уровень профессиональной подготовленности резко выделили его среди всех. Его избрали ответственным секретарем ДАПП.

Литературный вкус его был быстро признан безошибочным. К нему ходили, чтобы услышать оценку своих опытов — оценку, которой можно было верить.

«Жил Эффенди Капиев в Махачкале на улице Оскара. Его небольшая квартира была своеобразным «Домом литератора». Каждый считал нужным свои стихи и рассказы показать прежде всего Эффенди.

— Что написал?

— Стихи о комсомоле.

— Куда идешь?

— К Эффенди… Пусть он скажет, какие они». (К. Султанов.)

Никого не смущает, что Эффенди сам почти ничего еще не напечатал. Он и его жена Наташа, тогда тоже начинающая русская писательница и переводчица, считаются знатоками и русской, и западных литератур. На всех писательских собраниях они едва ли не самые авторитетные литераторы.

У них быстро появляется свой круг друзей. Это художник Джемал, скульптор Аскар Сарыджа — первые обратившиеся к этим нетрадиционным для Дагестана видам искусства. Это начинающие писатели и поэты Аткай, Абдул-Вагаб Сулейманов, Алибек Фатахов — тоже первые в Дагестане литераторы-профессионалы.