Шрифт:
«Тоже пьян, – подумал было князь Подберезовиков. – Свинья не лучше Пушкина, Лермонтова, Достоевского и Толстого вместе взятых!»
А вслух сказал:
– Болеет, ваше величество. Стар стал.
– Верный слуга, – вздохнул государь, – надо бы ему еще пару орденов за заслуги перед отечеством. Когда у него день рождения?
– В декабре, ваше величество. Еще пол года ждать.
– Помереть может, – сказал царь. – А у тебя когда день рождения?
– Через две недели, – вздрогнул от радости князь Подберезовиков.
– Наградим его к твоему дню рождения!
Князь сник.
– Да, наградим. А вот по поводу Козлодоевска…
Император задумчиво постучал каблуком, полюбовался на себя в зеркало, остановился перед картиной Врубеля, отколупнул ногтем кусочек краски и проговорил:
– И что же делать?
«Что делать, что делать! Как награду, так Бенкендорфу, а как что-то делать, или думать, что делать, так Подберезовиков!»
Князь Подберезовиков развел руками.
– Что же, мы, русский самодержец, должны терпеть в своем городе Козлодоевске таких хулиганов? Может послать семеновцев?
– Целый полк? Ваше величество, мне кажется, это бесполезно. Ведь загадят церквушку-то!
– Ну, тогда сам езжай, разберись на месте. Я тебе доверяю.
– Слушаюсь, ваше величество, – поклонился князь Подберезовиков, думая про себя: «Эх, черт, говорила мне мама – не перечь никогда царю. Уж лучше б семеновцев послали… Эх, черт!»
На следующий же день карета князя Подберезовикова выехала из Санкт-Петербурга в сторону Козлодоевска.
Карета князя Подберезовикова катила по грязной сельской дороге Козлодоевского уезда. Князь и его камердинер Иван сидели внутри кареты, камердинер читал вслух новые похабные стихи господина Пушкина, князь хлопал себя по ляжкам и громко ржал, да так, что лошади его кареты отвечали ему не менее громким ржанием.
– Эк загнул! Ну, сукин сын! Вот поганец!
Внезапно карета затормозила. Послышался злобный голос кучера.
– Куда тя черт занес, вот я тя кнутом! – орал пьяный кучер.
– Чего орешь, козел? – отвечал нежный женский голосок, – Мы ж только подвести просим!
– Пошла прочь, бесстыжая! Штаны нацепила…
Князь Подберезовиков заинтересовался. Что это за женщина там в штанах? И он высунулся в окошко кареты, раздвинув ажурные занавесочки.
– Семеныч! Перестань ругаться с барышнями!
– Дык, ваше сиятельство! Они ж в штанах!
– Эй, мужик, – спросила одна дама, светловолосая, в потертых джинсах и тельняшке, которые красиво очерчивали ее округлые формы. – До Козлодоевска довезешь?
«О!» – подумалось князю. Он резво отворил дверцу кареты и галантно заявил:
– Прошу-с!
Девицы влезли в карету, сели напротив князя Подберезовикова и камердинера.
– Ольга, – представилась светловолосая. – А это Леночка! Мужик, чего такой мрачный? Как тебя-то зовут?
– Не «мужик»! – возмутился камердинер Иван, – А «ваше сиятельство»!
– А-а-а! – восхитилась Ольга и ткнула Елену в бок. – Слышь, Лен, «сиятельство»!
– Князь Подберезовиков! – гордо сказал князь. – Личный его величества государя-императора секретарь!
– Дык! Класс! – хором восхитились девушки. – Ну, ты даешь!
Начался светский разговор. Князь Подберезовиков лихо закручивал усы и загибал различные истории, которые, якобы, случались с ним. Девушки весело смеялись.
Прелестные ножки сидящей напротив Оленьки не давали князю Подберезовикову покоя. «Ишь, какие девицы! – думал он. – Сам государь сломался бы от таких ножек! Ну, воще!»
А вслух спросил:
– Э… А для чего таким милым девушкам в Козлодоевск?
– Дык, – ответила Оленька, – Там же братишки наши – Митенька и Феденька!
– Э… – промямлил Подберезовиков, пытаясь вспомнить, как зовут городничего, – А они кто?
– Дык митьки же! – воскликнула Оленька и посмотрела на Елену, вот, мол, какой князь непонятливый нашелся!
– Э… И они, значит, ваши родственники?
– Да нет! Какие родственники! Митьки они и есть митьки! Братишки они нам!
– Ну, а вы-то им сестренки?
– Дык! Елы-палы! Ясный пень!
Князь Подберезовиков наклонился, чмокнул ручку Оленьки и проговорил:
– Хотел бы я, чтоб у меня были такие сестренки!
– Дык, какие проблемы! – воскликнула девушка. – Хочешь быть митьком – будь, мы не комсомол, билетов не даем, взносов не берем! А выпить у тебя ничего нет?