Шрифт:
— Ну да, ты говоришь про то, как ты бежал из нашей коллегии к князю Вишневецкому?
Вышанский кивнул головой.
— Да, я ошибся в твоем призвании, ты не священник…
— Я думаю! — тряхнув головой, проговорил князь.
— Ты прирожденный воин, — спокойно продолжал патер, — но все же ты мой воспитанник. Я лелеял твои детские годы… да…
Свежинский смолк, взволнованный действительно или притворно.
— Есть что-то, чего я не знаю… — тихо проговорил молодой человек.
Бледное лицо иезуита слегка окрасилось.
— Потом, это потом… Слушай… Тебе я не стану лгать. Ты прав, тот, кого звали царем Димитрием Иоанновичем, умер… убит… и прах его развеян… Но живо имя его… призрак…
— А-а-а, — медленно протянул Вышанский, сделавшись сразу внимательным и серьезным.
— Слушай дальше, — понижая голос до шепота, говорил патер, — призрак этот нужен нам. С него мы начнем. И слух этот уже прошел, и всколыхнулся народ, а мы направим его силы в нашу пользу. Понял?
Вышанский вздрогнул.
— Этот призрак снова пройдет всю Московию… Наш король не хочет помогать… Нам нужны люди, и еще больше деньги. Ты можешь набрать за свой счет целое войско шляхты и можешь дать нам денег без счету… А там она, Марина, всем обязанная тебе, там воинская слава и наша поддержка… да, да, наша поддержка, это значит — поддержка кесаря, французского короля, польского короля, кому ты наследуешь! Иди же с нами!.. Владек, Владек! Клянусь, я люблю тебя как сына, — холодное лицо патера дрогнуло, и действительная, глубокая нежность засветилась в его бесстрастных глазах. — Я хотел, — продолжал он, — чтобы слава и корона осенили твою голову и чтобы любовь увенчала ее розами. Много знатных и богатых шляхтичей мы уже подвигли на этот поход, но тебе одному да святому братству нашему готовлю я плоды его…
Вышанский встал. Лицо его разгорелось. Несколько мгновений он молча ходил по комнате и вдруг, остановясь у двери, неистово закричал:
— Стас! Стас!
Даже патер вздрогнул. Стас появился.
— Стас, — торжественно начал князь, — святой отец отпускает тебе все грехи твои!
Стас упал к ногам патера.
— За радостную весть, — продолжал князь, — царь жив, он спасся от врагов, и мы идем в поход… Вина!..
— Иезус Мария! — воскликнул Стас, вскакивая на ноги.
Но волнение истощило молодого князя. Он зашатался, и подбежавший Стас принял его, лишившегося чувств, в свои объятия…
Стас бережно уложил своего пана и растерянно остановился у постели, бросая вокруг беспомощные взгляды. Патер медленно поднялся с места и не торопясь подошел к больному, движением руки отстранив Стаса. Он взял руку князя, потом приложил ухо к его груди.
— Иди, — тихо произнес он, выпрямляясь, — позови хозяина.
Еще он не окончил, как Стас стремительно сорвался с места, и его тяжелые сапоги загрохотали вниз по лестнице.
Когда Стас вышел, лицо патера Свежинского утратило свое холодное, заученное выражение. С невыразимой нежностью склонился он над лежащим неподвижно князем и жадным, исполненным любви взглядом впился в красивое, бледное лицо его. Губы патера что-то шептали, в глазах появился странный блеск, как бы от набегавших слез.
VIII
По лестнице послышались шаги. Патер выпрямился, и лицо его приняло прежнее безучастное выражение.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Стас с невысокого роста мужчиной, средних лет, в черном, длинном кафтане. Это был московский лекарь Фидлер. Лицо его было безобразно, и не столько своими чертами, сколько выражением. Низкий откинутый лоб, острый, длинный нос, узкие губы, выдающийся вперед, как у рыбы, рот и маленькие злые, вечно бегающие глазки. Что-то хищное, лукавое и предательское было в этом лице. Остроконечная голова Фидлера была коротко острижена. Вместо усов торчали неопределенного цвета клочки волос.
Фидлер молча поклонился.
— Чтоб через десять минут было готово это лекарство, — произнес иезуит по-немецки, не отвечая на поклон Фидлера.
Свежинский вынул из кармана листок бумаги, на котором свинцовым карандашом написал рецепт. Фидлер взял рецепт и так же молча удалился.
Стас притаился в углу и неподвижно стоял, сдерживая дыхание, а патер, заложив за спину руки, молча начал ходить из угла в угол по тесной комнате. Его лицо было серьезно и задумчиво.
Ровно через десять минут в комнату тихо вошел Фидлер с большой склянкой к руке. Патер молча взял лекарство, налил немного в серебряную чарку, стоявшую на столе, и попробовал жидкость.
— Хорошо, — проговорил он, — возьми, — и он протянул Фидлеру несколько золотых.
Глаза Фидлера загорелись желтым, «золотым» огнем, он торопливо протянул костлявую, худую руку и на лету поймал золотые.
— Не надо ли еще чего святому отцу? — скрипучим, подобострастным голосом спросил он.
— Я позову, когда будет надо, — холодно ответил патер, подходя к больному.
Фидлер низко поклонился и бесшумно вышел из комнаты.
Патер велел Стасу подать вина, разбавил лекарство и при помощи Стаса, который держал голову князя, влил ему в рот питье. Князь поперхнулся, закашлялся, но проглотил лекарство. Через минуту он открыл уже глаза.