— Что скажешь, Ваня? — ласково спросил его князь.

— Стольник царский Ощера к тебе, князь, с поручением царским, — ответил Калузин.

Князь встрепенулся.

— Чего ж медлить! Зови же его скорее, да прикажи огня засветить, да бастру, кипрского вина, подать! — быстро проговорил он.

Через минуту комната была уже освещена, слуги торопливо устанавливали на столе золотые кубки и жбаны с венгерским, старым польским медом и бастром. Все эти вина были из погребов самого царя, так как не проходило дня, чтобы царь не присылал чего-нибудь своему любимцу, великому мечнику.

Князь со свойственной ему ласковостью и простотой встретил на пороге молодого стольника.

— Добро пожаловать, дорогой гость, — проговорил он, — дважды дорогой, как посланец царя и друг.

Ощера, несколько смутясь, низко склонился перед князем. Его, как и многих других, невольно смущала величественная, исполненная достоинства манера князя держать себя. Он слегка как бы робел перед ним.

— Вот, князь, царская грамота, — произнес он, подавая князю на открытой ладони грамоту.

Князь развернул грамоту и, подойдя к ярко освещенному столу, начал читать. Лицо его выразило глубокое недоумение, и он пристально взглянул в глаза Ощеры. Ощера снова опустил голову.

Содержание грамоты было поистине удивительно. Через князя Василия Ивановича Шуйского государь объявлял своему великому мечнику, чтобы он немедля отъезжал в Тулу собирать там ратных людей «до трех тысячей и конных и пеших» из служилых и боярских детей и из всех, кого хочет. «И, собрав отряд, о сем царю и великому государю, его цезарскому величеству, донести особо и ждать нарочитого указа». Молодой князь был чрезвычайно поражен этой грамотой… Отчего царь ничего не сказал ему? Когда грамота написана? Какие-то смутные подозрения бродили в голове князя. Он задумался. Ощера с беспокойством следил за ним.

— Послушай, царский стольник, — вдруг властно заговорил Скопин, — кто дал тебе грамоту?

— Твой дядя, Василий Иванович.

— А царь сказал что?

— Нет, князь. Только дядя твой прибавил: «Великая-де это милость царская, нежданно обрадовать хочет царь его, желание его заветное исполняет». А еще прибавил князь: «Приказал-де царь по дороге заехать Михаилу Васильевичу к его матери-княгине, царский его величества поклон свезти да звать на Москву к сыну ее на свадьбу…»

Лицо Скопина прояснилось. В последних словах он узнал молодого царя. Это так похоже на него. Никого не забывает он. А вотчина Скопиных и то по дороге на Тулу.

— Хорошо, будет соблюдена воля царская, — проговорил князь. — А теперь, — продолжал князь, — выпьем, друг, за царя.

Князь налил себе в кубок, а царскому стольнику в другой с нежной, кружевной чеканкой венецианской работы.

Ощера низко поклонился и, осушив кубок, бережно поставил его на стол.

— Не откажи, друг, за весть от царской милости, возьми от князя Скопина кубок этот. Спасибо тебе, — и князь подал Ощере драгоценный кубок.

Ощера отшатнулся, и лицо его слегка побледнело.

— Грустно мне, — продолжал князь, — а не могу я медлить доле, сам знаешь, путь до Тулы немалый, а царь не ждет. Прости, друг. Возьми же.

Но Ощера не двигался с места…

— Что с тобой, Семен Семенович? — начал князь, в первый раз, в знак особой ласковости, называя стольника по имени и отчеству.

— Ничего, князь, ничего! Точно, будет тебе, будет великая царская милость… — с трудом проговорил Ощера. — Не лгут на крестном целованье… и я буду награжден, боярин, за то… Не награждай ныне… пожди… сам этой награды попрошу из рук твоих…

Князь недоумевающе смотрел на взволнованного стольника.

— А только, — закончил Ощера, — Бога ради торопись из Москвы! Торопись, князь, дорогой, — с внезапным порывом чувства прибавил он. — Ох, Богом свидетельствую, негоже тебе, князь, оставаться в Москве. Скачи тотчас, скачи дальше… Прости, государь князь, — и, низко склонившись, Ощера стремительно выбежал из комнаты, оставив на столе кубок.

Князь задумчиво покачал головой.

— Ванюша! — громко крикнул он.

— Чего, боярин? — откликнулся Калузин и сейчас же явился.

— Ехать надо. Выбери двадцать человек, да пусть хорошенько вооружатся да коней запасных возьмут. Я еду сейчас. Чтоб сейчас же догнали меня у Серпуховских ворот.

— А я? — спросил Калузин.

— А ты останешься здесь.

— Князь!

— Ваня! — слегка сдвигая брови, проговорил Скопин.

— Прости, боярин, — грустно опустив голову, проговорил Калузин.

— Вот что, Ваня, — продолжал князь, — соберешь людей, дом передашь на руки Качуре, а сам найдешь во дворце пана Осмольского. Знаешь его?