Она бережно кладёт его на мягкую подушку в корзинку, которая заменяет ему постель. Она зажигает крохотный огарок, чтобы посмотреть ещё на спящего ребёнка, и становится около него на колени.

Тяжело-тяжело дышит бедная грудь. Болит и ноет сердце, но не от воспоминаний. Нет никаких воспоминаний, никаких мыслей нет больше… Всё уходит, голова кружится; она низко-низко склоняется над сыном и только тихо повторяет:

— Мой мальчик! Мой крошечный родной мальчик!

Тихо-тихо. Пахнет смолистой ёлкой. Маленький мальчик спит. Разгорелись круглые щёчки, спокойно лежат на них золотые ресницы; розовый ротик полуоткрыт и дышит спокойно. Пристально, не отрываясь, смотрит на него молодая женщина.

Молодая!.. Где же молодость на этом увядшем лице, в этих потухших, страшно углублённых глазах?

Острая, жгучая боль внезапно наполняет её грудь. Она хватается рукою за сердце, точно думает удержать этою исхудалою, горячею рукою разрывающееся сердце, спасти его для жизни…

— Боже мой! Что же это такое? Моё бедное, родное дитя!

Она склоняется вперёд, дрожит всем телом; тяжёлая голова бессильно опускается на изголовье ребёнка… Но спит, не просыпается маленький мальчик, и не чувствует, что остался один на свете, что нет у него больше мамы.

Она ушла и поручила его новому году…

Старый год канул в вечность и унёс с собою измученную душу. Поднялась ли она, облегчённая, прямо к небесам, или замерла на светлых крыльях и рыдает в безграничном пространстве, простирая бесплотные объятия к своему маленькому мальчику?

Кто знает!..

1896