Теплый вечеръ. Солнце садится. На набережной Черной Рчки, на скамейк, прислоненной къ периламъ, сидитъ мать — пожилая женщина съ апатичнымъ, но добрымъ лицомъ и сынъ — пестро одтый молодой человкъ лтъ двадцати-пяти, то, что на язык рыночниковъ называется «фертикъ». Сынъ замтно выпивши.

— Господи, тоска какая! — говоритъ онъ, потягиваясь.

— Ну, вотъ опять! Какъ дома, такъ и тоска… Отчего это? спрашиваетъ мать.

— Отъ скуки! Нешто отъ васъ можетъ быть веселье? Вы только сопите да вздыхаете.

— Оболтался ты — вотъ отчего. Пришпилить-бы теб хвостъ-то, такъ тоски-бы ле было.

Нсколько секундъ молчанія. Сынъ вертитъ часовую цпочку, тешетъ въ затылк и, видимо, что-то придумываетъ.

— Въ вдомостяхъ пишутъ, что нынче люди съ-тоски-то то и дло что ржутся да вшаются, — начинаетъ онъ снова. Одинъ, купеческій сынъ отъ тоски въ Неву съ моста бросился, а другой взялъ въ руки ножикъ — чикъ себя до горлу, да и шабашъ! Третій…

— Миша, Миша, голубчикъ, не говори ты этого, не терзай ты меня! — перебиваетъ мать. Поди лучше къ Петру Захарычу, сыграй съ нимъ въ шашки.

— Очень мн нужно деревянное масло нюхать. У него вонъ весь домъ лампадками пропахъ.

— Ну, поди въ Строгановъ садъ… Погуляй съ барышнями. Смотри, какія хорошенькія ходятъ.

— А позвольте вамъ допросъ сдлать: какой нашему брату отъ этихъ барышень толкъ можетъ быть? Нешто отъ нихъ чего нибудь добьешься?

— Чего-же отъ нихъ теб добиваться-то?

— Свинячьяго визгу, собачьяго лаю! Вотъ чего! — отчеканиваетъ сынъ. Ужъ молчали-бы лучше, коли ничего путнаго не понимаете.

— Экой ругатель! Такъ куда-же ты хочешь?

— Извстно на Минеральныя хочу, а нешто туда можно съ двумя рублями? Два рубля тамъ — тьфу! и больше ничего.

— На Минеральныхъ-то только выпьешь лишнее, растеряешься, да, Богъ всть, когда домой сыщешься. Вдь ужь пилъ сегодня, довольно пилъ. Вишь глаза-то!..

— Еще въ глаза тычете! А спрашивается, нешто вы сами сегодня за обдомъ штучки три не хлобыстнули? Такъ вдь вы женщина, а я мужчина. Да и много-ли я выпилъ? Три-четыре рюмки водки да два стакана лимонаду съ коньякомъ. Ну, пивца выпилъ. Такъ теперь нешто можно не пить? Теперь холера.

— Былъ-бы отецъ не въ отъзд, такъ онъ-бы теб задалъ холеру!

— Не безпокойтесь, папенька теперь въ Москв и сами въ самомъ лучшемъ вид лущатъ. Видали мы ихъ хмльныхъ-то. У нихъ натура-то наша: попала въ голову рюмка — и шабашъ! Поддавай на каменку!

— Такъ онъ отецъ.

— А я сынъ. Яблоко недалеко отъ яблони падаетъ. Лучше ужь молчите, коли Богъ умомъ обидлъ.

Сынъ умолкаетъ и глядитъ куда-то въ сторону.

— И хорошо утопиться, чудесно! — говоритъ онъ черезъ нсколько времени и какъ-бы про себя. Взялъ вотъ здсь на рчк лодку, выхалъ на середину Невы и бултыхъ въ воду, а тамъ ужь по топорному. А то такъ снялъ съ сахарной головы веревку — и въ Строгановъ садъ. Сучковъ-то не искать стать. А тамъ въ вдомостяхъ: найдено мертвое тло купеческаго званія…

— Ты про кого это? Про кого? спрашиваетъ мать.

— Про всхъ, у кого на душ тоска да скука, а также у кого родители безчувственные, — уклончиво отвчаетъ сынъ и вдругъ брякаетъ:- маменька, дайте мн двадцать-пять рублей.,

— Откуда у меня такія деньги? Опомнись! Что ты! Отецъ-то что скажетъ?.

— Коли такъ, прощайте! — и сынъ встаетъ съ мста,

— Михайло, опомнись! Куда это ты? Куда? — тревожится мать.

— Въ Строгановъ садъ, а нтъ, возьму лыжи и на середину Невы… — говоритъ сынъ, не глядя на мать, и, шатаясь, идетъ по мосткамъ къ плоту, гд отдаются на прокатъ лодки и лыжи.

— Михайло! Миша! Мишенька! Вернись! — кричитъ ему вслдъ мать. Пойдемъ лучше домой. Тамъ чайку съ коньячкомъ напьешься.

— Нтъ, ужь зачмъ-же? Лопайте сами. Съ какой стати вамъ своего единороднаго сына къ пьянству пріучать?

— Миша! Миша! Водочки выпьешь. У меня лососинка маринованная на закуску есть.

Но сынъ молчитъ и сходитъ на плотъ. Мать слдуетъ за нимъ. Онъ требуетъ лыжи и садится на нихъ.

— Плотовщикъ! Не давай ему лыжъ! Останови его! Нешто не видишь, что человкъ выпивши? — говоритъ она лодочнику.

— Маменька, не забудьте, что насчетъ безобразій городовой имется, — замчаетъ сынъ. Вонъ онъ на углу стоитъ. Прощайте! На стол въ моей комнат найдете письмо съ изліяніемъ моихъ чувствъ, а я на середину Невы.

Лыжи трогаются и плывутъ по направленію къ Нев. По мосткамъ, слдя за ними, глазами, бжитъ мать и то лаской увщеваетъ сойдти сына на берегъ, то грозится созвать дворниковъ, но сынъ неумолимъ и детъ дале.

— Господи! Что-же это такое? Вдь утопится! Ей-Богу, спьяна утопится! — Она, со слезами на глазахъ, перевшивается черезъ перила и спрашиваетъ: Чего-же ты разсердился? Чего хочешь?