У нас тепло, но только стало это сегодня, а то было холодно. Все цветет и зеленеет, но это до меня не касается.

Мое вечное перо, рекомендованное Сергеенкой, пишет невнятно, и потому я его бросаю и пишу обыкновенным. Если бы мне пообещали двести тысяч за то, чтоб я ответил на вопрос: что со мной будет завтра, то я не приобрел бы двухсот тысяч. Я думаю, другого такого неопределившегося человека, как я, нет в природе.

Здесь Эртель. Третьего дни был у меня. Прибыл без единого французского слова. На две недели и собирается в Лондон. Оказывается, что здесь также Репин, но не могу разыскать его.

Поклонись от меня своим старикам, поклонись Маше и Мише, а также Ивану Павловичу с супругой. Маше напишу. А ты, бога ради, напиши мне несколько строчек, только непременно Poste restante. Скоро я очищу свою душу и буду писать более здравые письма.

Крепко жму твою лапу.

Твой И. Потапенко.

P. S. Как здоровье Григория Александровича Мачтета? Лида поет вокализы.

[10]

17 ноября. 1894 г.

Внимай, Антон Павлович, тому, что я поведаю. Первое дело: держи мое местопребывание в весьма глубокой тайне, ибо так нужно. А второе — вот оно: попал я в тут-а-фе [11] отчаянное положение. Все посулившие бессовестно меня обманули, и я здесь дрожу от холода и прочих невзгод. Человеку, сидящему в теплом доме перед новоустроенным камином, это не вполне понятно, но художник должен вообразить. По каким делам я здесь, это трудно объяснить, а лучше не объяснять вовсе. Но выехать не могу, равно как и уплатить по некоторым счетам. И вот тебе задача: ежели имеются у тебя какие-либо ресурсы, на которые ты рассчитывал после 1-го декабря, а получить их можешь теперь, то сослужи службу, сбрось с себя деревенскую лень и съезди в Москву, возьми эти ресурсы, пойди в Лионский кредит [12] и соверши телеграфный перевод на мое имя [13] по следующему адресу: 60, rue des Mathurins, Paris, Potapenko.

Касательно суммы имей в виду, что со страданием могу обойтись 200 рублями, а буде можно больше, то и больше. Помни, что буду в Москве 29 ноября, а 1-го декабря все сполна возвращу тебе с соответствующими комплиментами.

Коли можешь, выручи, а не то буду думать о самоубийстве; впрочем, такого не совершу, а только подумаю.

Во всяком случае — не сердись.

Твой И. Потапенко.

P. S. Пожалуйста не подумай, что это мистификация. Это истина.

[14]

25 ноября.

Николаевская, 61.

Милый Антонио,

Да, была мысль, подобная той, о которой ты пишешь [15] . Но все же мне казалось, что истинную нашу духовную связь не должны разрушить никакие впешние обстоятельства. И если я допускал сомнение насчет твоей дружбы ко мне, то я говорил себе: «это пройдет, это временно». Итак — все светло между нами, как и прежде, и я ужасно рад этому.

Если бы ты сообщил, когда приедешь [16] и надолго ли, я присмотрел бы тебе основательнее комнату. Я был на Морской. Там всегда что-нибудь есть свободное, поэтому можешь с вокзала ехать прямо туда. Если будет неподходящее, то потом освободится. Цена — 1 р. 25 — очень маленькая комнатка во двор; 2 р. — приличная, в 2 окна на улицу, с передней; в 3 — роскошные большие две комнаты, с двумя отдельными ходами; я видал те самые, в которых жили Немировичи. Они (комнаты) свободны.

Крепко жму твою руку. Извести, когда приедешь. Адрес на первой странице.

Твой И. Потапенко.

[17]

Прекрасный Игнациус! Что и как моя пьеса? Если черновой экземпляр освободился, то пришли мне его заказною бандеролью [18] по адресу: Лопасня, Моск. губ. Пишу тебе сие в понедельник, в 5 часов утра; солнце восходит за моей спиной, поют скворцы. Нового нет ничего, все по-старому. И скука старая. 3–4 дня поплевал кровью, а теперь ничего, хоть бревна таскать или жениться. Смотрю в бинокль на птиц. Пишу роман для «Нивы» [19] ,

Ну, будь здоров и благополучен. Поцелуй своего друга Фидлера.

Твой Antonius.

P. S. Где автор «Сократа»? [20] Про него ничего не слышно.

[21]

9(21) мая. Карлсбад.

H^otel Fassman.

Bahnhofstrasse.

Милый Антонио! Как видишь, я очутился в Карлсбаде, имея целью избавление своей печенки от камней и пр. и пр. С твоей «Чайкой» произошла маленькая история. Сверх всякого ожидания, она запуталась в сетях цензуры, впрочем не очень, так что ее можно будет выручить. Вся беда в том, что твой декадент индифферентно относится к любовным делам матери, что, по цензурному уставу, не допускается. Надо вставить сцену из «Гамлета»: «О, мать моя, чудовище разврата и порока! Зачем ты мужу изменила и этому меррзавцу предалась». — «О, сын мой! Ты сердце мне на части разорвал!» — «Отбрось его гнилую половину!» и т. д. Впрочем, мы отделаемся проще. Литвинов находит, что дело можно поправить в 10 минут. Но дело в том, что так торопиться теперь было бесполезно, ибо Театральный комитет закрыл свои действия, по случаю коронации даже раньше обыкновенного. Если хочешь поручить мне зачеркнуть или вставить два-три слова, то я сделаю это в июле [22] , когда приеду в Петербург искать квартиру. Ну, вот и все.