Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению — мышечному движению. Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге,— везде окончательным фактом является мышечное движение. Чтобы помочь читателю поскорее помириться с этой мыслью, я ему напомню рамку, созданную умом народов и в которую укладываются все вообще проявления мозговой деятельности; рамка эта — слово и дело. Под делом народный ум разумеет, без сомнения, всякую внешнюю механическую деятельность человека, которая возможна лишь при посредстве мышц. А под словом уже вы, вследствие вашего развития, должны разуметь, любезный читатель, известное сочетание звуков, которые произведены в гортани и полости рта при посредстве опять тех же мышечных движений.

Итак, все внешние проявления мозговой деятельности действительно могут быть сведены на мышечное движение [54] . Вопрос чрез это крайне. упрощается. В самом деле, миллиарды разнообразных, не имеющих, по-видимому, никакой родственной связи, явлений сводятся на деятельность нескольких десятков мышц (не нужно забывать, что большинство последних органов представляет пары, как по устройству, так и по действию; следовательно, достаточно знать действие одной мышцы, чтобы известна была деятельность ее пары). Кроме того, читателю становится разом понятно, что все без исключения качества внешних проявлений мозговой деятельности, которые мы характеризуем, например, словами: одушевленность, страстность, насмешка, печаль, радость и пр., суть не что иное, как результаты большего или меньшего укорочения какой-нибудь группы мышц — акта, как всем известно, чисто механического. С этим не может не согласиться даже самый заклятый спиритуалист. Да и может ли быть в самом деле иначе, если мы знаем, что рукою музыканта вырываются из бездушного инструмента звуки, полные жизни и страсти, а под рукою скульптора оживает камень? Ведь и у музыканта и у скульптора рука, творящая жизнь, способна делать лишь чисто механические движения, которые, строго говоря, могут быть даже подвергнуты математическому анализу и выражены формулой. Как же могли бы они при этих условиях вкладывать в звуки и образы выражение страсти, если бы это выражение не было актом чисто механическим? Чувствуете ли вы после этого, любезный читатель, что должно прийти, наконец, время, когда люди будут в состоянии так же легко анализировать внешние проявления деятельности мозга, как анализирует теперь физик музыкальный аккорд или явления, представляемые свободно падающим телом?

Но до этих счастливых времен еще далеко, и вместо того, чтобы гадать о них, обратимся к нашему существенному вопросу и посмотрим, каким образом развиваются внешние проявления деятельности головного-мозга, поскольку они служат выражением психической деятельности.

Теперь, когда читатель, вероятно, согласился со мной, что деятельность эта выражается извне всегда мышечным движением, задача наша будет состоять в определении путей, (которыми развиваются из головного мозга мышечные движения вообще [56] .

Приступим же прямо к делу. Современная наука делит по происхождению все мышечные движения на две группы — невольные и произвольные. Стало быть, и нам следует разобрать образ происхождения тех и других, Начнем же с первых, как с простейших; притом, для большей ясности читателю, разберем дело сначала не на головном мозгу, а на спинном.

Клод Бернар родился в семье виноградаря в деревушке Сен-Жюльен, недалеко от Вильфранша. Бернар учился в колледже в Вильфранше, затем в Лионе. По окончании школы он недолго работал фармацевтом. Вскоре, после неудачных попыток стать литератором, Бернар отправился в Париж, где в 1839 г. окончил медицинский факультет Сорбонны и после двух лет стажировки начинает работать в лаборатории крупного физиолога Мажанди. Докторскую степень Бернар получает за исследования по физиологии пищеварения. Однако по конкурсу на должность профессора Сорбонны Бернар не прошел, и свое материальное положение он поправил, женившись на богатой наследнице. В 1847 г. Бернар становится вторым профессором у Мажанди, с 1854 г.— руководителем кафедры общей физиологии Парижского университета, а с 1868 г.— кафедры сравнительной физиологии в Музее естественной истории. Похоронен Бернар в Пантеоне.

Бернар был обаятельным, исключительно скромным человеком; обладая колоссальной работоспособностью, большую часть времени он проводил в лаборатории. Его блестящие лекции, систематически издававшиеся, сохранили значение на многие годы.

В исследовательской деятельности Бернара можно выделить два неравных периода. В первом, до 1868 г., он занимается вопросами нормальной и патологической физиологии, в первую очередь физиологией пищеварения и дыхания. Ко второму периоду относятся работы Бернара по общей физиологии. Он обращается также к вопросам методологии естествознания и философии; его работы в значительной мере разрушили представления виталистов о «жизненной силе». Однако, как и его современник Вирхов, Бернар в то же время не принял концепций эволюционного учения.

Мы приводим предисловие к итоговой и, может быть, главной монографии Бернара «Введение к изучению опытной медицины» (1866).

Предисловие

Сохранять здоровье и излечивать болезни — такова задача, которую поставила перед собой медицина от самого своего начала и научного разрешения которой она ищет и до сих пор. Судя по настоящему состоянию медицинской практики, нужно полагать, что еще долго придется искать этого решения. Между тем на своем многовековом пути медицина, будучи вынуждена постоянно действовать, произвела бесчисленное множество опытов и извлекла из них полезные наставления. Если она и была переворачиваема вверх дном различного рода системами, последовательно исчезавшими по причине своей непрочности, то тем не менее она сделала такие изыскания, приобрела такие понятия и накопила такие драгоценные материалы, которые впоследствии найдут себе место и значение в научной медицине. В наше время, благодаря значительному развитию и мощному содействию физико-химических паук, изучение явлений жизни как в нормальном, так и в патологическом состоянии сделало удивительные успехи, возрастающие с каждым днем.

Итак, для всякого непредубежденного ума ясно, что медицина приближается к своему окончательному научному пути. В силу естественного хода своего развития она мало-помалу оставляет область систем, чтобы все больше и больше принять аналитическую форму и таким образом постепенно прийти к методу исследований, общему для всех опытных наук.

Чтобы обнять свою задачу в целом, опытная медицина должна содержать три главные части: физиологию, патологию и терапию. Познание причин жизненных явлений в нормальном состоянии, т.е. физиология, научит нас поддерживать нормальные условия жизни и сохранять здоровье. Познание болезней и причин, их вызывающих, т.е. патология, приведет нас, с одной стороны, к предупреждению развития болезненных условий, а с другой — к устранению их следствий посредством врачебных агентов, т.е. к излечению болезней.

В течение эмпирического периода медицины, который без сомнения еще долго будет продолжаться, физиология, патология и терапия могли идти отдельно, потому что, будучи одинаково неустановившимися, они не могли подавать друг другу взаимной помощи в медицинской практике. Но, коль скоро мы создаем научную медицину, дело будет иначе; ее основанием должна быть физиология. Так как наука устанавливается только путем сравнения, то познание патологического, или ненормального, состояния не может быть получено без познания нормального состояния, точно так же, как терапевтическое действие на организм ненормальных агентов или врачебных средств не может быть понято научным образом без предварительного изучения физиологического действия нормальных агентов, поддерживающих явления жизни.