«Эге! Дело плохо, – подумал Костромиров, – Председатель-то безумен, как старая сортирная крыса. Надо что-то предпринимать, и срочно…»

– Будьте благоразумны, Иван Федорович, – как можно спокойнее заговорил он, – вас моментально вычислят. Нельзя безнаказанно застрелить человека посреди бела дня в государственном учреждении.

– А никто не видел, как вы сюда пришли, – хихикнул Шигин. – Для всех вы, натурально, сгинете в московских катакомбах, и все дела. Что удивительного? Места там опасные, всем известно. А проникли вы туда без всякого разрешения…

– Как это никто не видел? – возмутился было Горислав и прикусил язык. Но было поздно.

– Вы про своего диггера-шмиггера? – прищурился Председатель. – Даже не беспокойтесь! Мои голуби о нем, так сказать, позаботятся. Только не считайте меня монстром, не надо. Я, например, помню, что давеча, на Хользунова, вы мне, натурально, жизнь спасли. Как тогда и сказал, я ваш должник. А долги следует отдавать, это нам и Кондратий Иванович заповедовал. Поэтому-то я вас не отпущу без подарка, нет! Мы вот как поступим: перед, так сказать, расставанием я вас посажу на белого коня… Что это вы так передернулись? После, на том свете, еще спасибо мне скажете! Натурально!

С этими словами Шигин встал, включил громкую связь и, кашлянув, произнес:

– Ольга Ивановна, вызови-ка сюда Каплунова, он должен уже вернуться. И еще. Будь добра, подбери ключи от подвального помещения. Все, действуй.

«Ну, нет, – решил Костромиров, – дожидаться начальника СБ я не стану… а что, если опрокинуть стол? И под его прикрытием – рыбкой в коридор?»

Однако ни додумать, ни что-либо предпринять ему не дали. Дверь в кабинет медленно отворилась, но на пороге, вместо Ольги Ивановны, появилась сухопарая фигура Ага-хана. Вид у вожака ассасинов был страшен: одежда порвана и залита кровью, борода тоже вся слиплась от крови, глаза выкачены, рот оскален. Но самое жуткое заключалось совсем не в том. В правой руке Ага-хан держал верный меч, а в левой, за толстую белокурую косу, отрубленную голову Ольги Ивановны.

– Богородица моя! – всхлипнул Председатель, оседая на стул.

– Неверная собака! – придушенно прохрипел ассасин. – Гяур! Лживый сын дохлой свиньи! Получай! – И швырнул на стол страшный трофей.

Иван Федорович лишь мгновение задержал остекленевший взгляд на мертвом лице Ольги Ивановны и дернул рукой, переводя ствол на хунзакута. Только выстрелить не успел – Ага-хан оказался проворней. Он прыгнул, махнул клинком – и пистолет, вместе с кистью руки, упал на столешницу. Шигин пронзительно взвизгнул, но, вместо того чтобы зажать рану или подобрать оружие, с жадностью безумия потянулся к Лингаму. Новый взмах меча – и вторая рука шлепнулась в лужу крови рядышком с правой.

Председатель с тягостным стоном поднял культи к лицу, сдвинул брови, и кровотечение, будто завороженное его взглядом, прекратилось; взревев, он одним ударом ноги перевернул стол и слепо, по-медвежьи, пошел на ассасина. Тот шагнул в сторону и аккуратно, самым кончиком клинка, чиркнул по председательскому горлу. Иван Федорович пошатнулся и забулькал. Не обращая больше на Шигина внимания, Ага-хан тем же кончиком меча брезгливо подкатил Лингам себе под ноги, оторвал клочок окровавленной рубахи и завернул в него золотой атрибут.

Неожиданно послышался какой-то гремящий жестяной звук, а в следующий момент закрепленная на левой стене, под самым потолком, широкая вентиляционная решетка с треском вылетела и на пол свалился голый человек. Он тут же вскочил на ноги и со свистом закрутил над головой пропеллер румала. Руджин-Синг – а это был именно он – выглядел так, словно с него живьем содрали кожу. Тем не менее он с легкостью уклонился от разящего удара Ага-хана, захлестнув, в свою очередь, тому горло шипастой кожаной плетью. Задыхаясь и хрипя, вожак ассасинов ударил вновь, и этот удар достиг цели – меч, войдя индусу в живот, пробил тело насквозь и вышел между лопатками. Руджин-Синг из последних сил дернул ремень удавки, румал сорвался, и из вскрывшихся артерий ударили сразу два кровяных фонтана. Ага-хан был обречен.

Некоторое время враги прожигали друг друга полными ненависти взглядами, а потом одновременно рухнули на обильно залитый кровью пол.

Костромиров ошарашенно поднялся с кресла, на котором просидел все это время, и обозрел поле боя. Оба наемника были, кажется, мертвы, зато Шигин, как ни странно, все еще цеплялся за жизнь; скользя в собственной и чужой крови, он дополз до Лингама и пытался сейчас притиснуть его своими культями к животу. От этого отвратительного зрелища Горислава отвлекло легкое покашливание за спиной. Он резко обернулся.

В дверях, заслоняя собою в ширину весь проем, стоял директор Театра теней Кру Ки Амин – мастер Кру. Небрежно кивнув Костромирову, как старому знакомому, он с любопытством огляделся. Горислав в ответ только разинул рот. Старик косолапой походкой приблизился к Председателю, вернее, к тому, что от того еще осталось, с кряхтением нагнулся и бережно, обеими руками, поднял Золотой Лингам.

Придирчиво, со всех сторон, осмотрев артефакт, мастер Кру удовлетворенно кивнул. Он с величайшим почтением приложил Лингам сначала ко лбу, потом к губам и, наконец, к груди, после чего закосолапил к выходу.