— А кто ты, Стас? — спросил я, спохватившись, что этот вопрос следовало задать в самом начале беседы. — И где настоящий Стас?

— Завалили его месяц назад — при попытке к побегу, — сумрачно сообщил Стас. — А меня… меня так и зови — легенде я Стас, большего не требуй. Когда все закончится, разбежимся и никогда друг друга не увидим… Ты лучше скажи, как будешь дальше жить.

— Почему тебя это интересует? — возмутился я. — Жизнь — моя, как хочу, так и живу… А что тебе будет за утечку информации? Я, между прочим, собираюсь потребовать, чтобы ПРОФСОЮЗ оказал мне помощь в раскручивании этой ситуации — уж коль скоро они меня затащили в этакое дерьмо, так пусть расхлебывают.

— За утечку информации меня аннулируют — сам прекрасно знаешь, — невозмутимо ответил Стас. — Помощь тебе ПРОФСОЮЗ оказывать не будет ни под каким соусом — это я тебе клятвенно обещаю. Вся схема построена именно на том, чтобы загнать тебя в угол и дать возможность самостоятельно выкарабкаться. ПРОФСОЮЗ интересует побочный эффект твоего выкарабкивания — то есть те события, которые последуют за каждым твоим шагом в поисках выхода… В лучшем случае ты можешь получить какую-нибудь скудную информацию — направление движения. Но ты пока в таковой не нуждаешься — так что…

— Значит, тебе дали такую установку — загнать меня в угол? — удивился я. А для чего вообще все это? Какова конечная цель?

— Мне никто такую установку не давал, — опроверг мои домыслы Стас. — Я ж тебе сказал, какое задание я получил. Насчет побочного эффекта — это моя версия. Знаешь, работаю я давненько в этой структуре, навидался всякого… Вот и соображаю — расклад должен быть именно такой.

— А сколько тебе лет, Стасик? — перебил я собеседника. — На вид не моложе меня.

— Мне сорок, — ответил Стас и слегка поклонился. — Знаешь — не очень легко играть в таком возрасте двадцатидвухлетнего пацана. Получилось?

— Не очень, — я отрицательно помотал головой. — Если бы я не был твердо уверен, что ты брат Милки, — ни что бы не поверил, что тебе меньше тридцатника.

— Ну вот — видишь: ты все же ни на секунду не усомнился, что я — это Стас, — резюмировал Стас. — Внушение — великая вещь… А насчет Милки — ты меня, конечно, извини, но… в общем, она никогда не сможет вновь стать твоей женщиной — как ни прискорбно.

Я мрачно глянул на собеседника и отвел глаза в сторону. Вспомнил, что по этому поводу говорила мне Оксана. Значит, сходится все… Две недели моя маленькая женщина провела без меня — и этого ей хватило, чтобы полностью оправиться от недуга, преследовавшего ее два года. Значит, права Оксана — это я, именно я был мощнейшим негативным фактором, постоянным напоминанием о случившейся трагедии. Не зря она пририсовывала мой шрам своему насильнику — именно я в ее помраченном сознании ассоциировался со всеми насильниками мира, вместе взятыми… Господи — как обидно! А этому чужому мужику понадобилось всего две недели, чтобы реабилитировать Милку и, помимо всего прочего, влюбить ее в себя… Меня она боится — там, в спальне, при виде меня Милка сразу же ушла в глухую защиту… А этого — любит, умереть за него готова… Как обидно-то!

— Ты что — тоже психолог? — неприязненно поинтересовался я, не глядя на Стаса. — Или сексопатолог? Душевнобольных секс-терапией лечишь?

— Не обязательно похабничать, — всего произнес Стас после небольшой паузы. — Я действительно психолог, но профиль у меня несколько иной, нежели у Оксаны… У нее уровень на пару порядков выше. А я специализировался в свое время на различных патологиях в экстремальных условиях… Ну, это к предмету разговора отношения не имеет.

— Значит, с Милкой ты… не по профсоюзной разнарядке — так? — уточнил я. — И ты ее не любишь?

— Естественно, ни о какой разнарядке не может быть и речи, — нахмурился Стас. — Так получилось. Дело было вечером, делать было нечего… короче, мы с Оксаной на эту тему говорили неоднократно — по поводу Милкиного недуга и твоего места в оном… Я решил попробовать — получилось. Тебя не было — и я сумел внушить ей, что все случившееся с ней — не более чем больная фантазия. Она поверила мне. Она почувствовала во мне защиту и поддержку… Вот, собственно, и все — остальное ты знаешь.

— Значит, насчет меня — полная безнадега? — тоскливо спросил я. — Мне теперь мне с ней того… никак?

— Никак. — подтвердил Стас. — Никак, малыш… Я еще побуду с ней некоторое время — пока события разворачиваются, — добьюсь окончательного закрепления результата — и привет. Она сможет без чьей-либо помощи жить и трудиться. Вот только с тобой ей встречаться категорически противопоказано…

Некоторое время помолчали. Я переваривал услышанное, Стас мрачно размышлял — наверняка прикидывал, как будут его аннулировать коллеги по «работе».

— Ой, как обидно! — горько вымолвил я после затянувшейся паузы. — Господи — и так у меня все плохо, так еще и это…

— Ничего — выкарабкаешься, — бесцветным голосом произнес Стас. — Люди — они живучие твари, отовсюду выкарабкиваются… Жаль умирать в расцвете сил, ПРОФСОЮЗ мне такой протокол не простит.

— Не надо умирать, — великодушно разрешил я. — Живи себе… Все, о чем мы говорили, останется между нами — слово даю… если я наору на Диспетчера, ничего от этого не изменится — верно?

— Верно, — слегка приободрился Стас. — Ничего не изменится… ну, не будет меня — и только, остальное как шло, так и будет меня — и только, остальное как шло, так и будет идти — по профсоюзному сценарию.