Я пытаюсь выбраться из этой людской массы. Совсем недалеко от меня разорвавшийся снаряд поднимает в воздух людей и обломки какого-то настила. Вражеские танки могут быть совсем близко. Но, находясь между тростником и кустарником, я их не вижу. Решаю пуститься через поток вплавь. Повесил автомат на шею, забросил полевую сумку на спину. На противоположном берегу предварительно высмотрел спускающийся в воду кустарник, за который можно зацепиться и выбраться, рассчитал снос, поднялся выше по течению и в полном обмундировании медленно вошел в ледяную воду. Сделав несколько сильных гребков, перебрался на другой берег. У меня за спиной раздавались сильные всплески. Несколько человек последовали моему примеру, но пошли на дно, поскольку не умели как следует плавать. Одного я все же успел ухватить за руку и помог ему выбраться на берег.

На другом берегу вражеский пулеметчик, засевший в узкой лесополосе, бьет по береговому откосу очередями. Многие из преодолевших водную преграду погибают уже здесь. С болью в сердце я вижу, что некоторые солдаты только ранены, но в одиночку помочь им я ничем не могу. Остается только убедить себя

Ветер бьет в спину, время от времени неся с собой снежные заряды. Какой-то обессилевший солдат провожает меня остекленевшим взглядом. Его поднятая левая рука медленно опускается. Многие из переплывших на этот берег побросали свои камуфляжные куртки, и они теперь замерзли бесформенными комками, как намокшая бумага на морозе. Да и моя собственная куртка задубела на ветру и морозе и трещит при каждом шаге. В сапогах хлюпает ледяная вода. Я начинаю замерзать. Только вперед и не останавливаться!

Шум боя становится все тише. Впереди наконец-то появляются деревенские хаты — это Лысянка. Еще несколько десятков метров вдоль излучины реки, затем преодолеваю пару болотистых мест. Двое солдат, бредущих впереди меня, поддерживают под руки своего более старого товарища, едва переставляющего ноги от переутомления. Перебраться через небольшую траншею мне помогает первый солдат группы прорыва. И вот мы в селе.

Многие радуются, но без особых восторгов. Порой слышны слова: «Мы все-таки сделали это», но говорящие их не могут не думать о своих товарищах, судьба которых неизвестна.

Дрожа от холода, я вхожу в помещение какого-то КП. О моем штабе у них нет никаких известий. Чтобы согреться, присаживаюсь на пол у большой печи.

Постепенно мы собираемся. До сборного пункта частей, вышедших из Черкасс, нам предстоит еще долгий и тяжелый марш сквозь ледяной ветер, стужу и метель. Длинные колонны уходят вдаль. Многие смогли пробиться сквозь огонь врага, воду и стужу. Но многих уже нет...»

Военнослужащий танковой дивизии СС «Викинг» (частично состояла из добровольцев стран Северной Европы (датчан, норвежцев, финнов), а также голландцев, бельгийцев и др. — Ред.) вспоминает:

«Зажатые на крошечном пространстве, мы ждали приказа на прорыв из котла.

16 февраляа На землю лег снег, превратив все пространство вокруг в бесконечный грязный саван... В полдень мы узнали, что сегодня ночью в 23.00 мы двинемся на прорыв.

Говорим вполголоса. Каждый погружен в свои собственные мысли... Все разговоры вертятся только вокруг прорыва. Удастся ли он? Паули, наш признанный остряк, пытается поднять настроение вымученной шуткой: «Ладно, пошли — пора писать завещание...»

Вечером над нашими головами внезапно раздался рокот самолетного мотора — но не обычной русской «кофемолки» или «швейной машинки». Кто-то догадался: «Да это же немецкий самолет. Будет сбрасывать снаряжение!» На какой-то момент нами всеми овладело чувство, что нас еще не совсем забыли и не списали в расход. Одна за другой машины над нашими головами переходили в пикирование, столбы света их прожекторов, словно призраки, скользили по выпавшему снегу. Снова наступила тишина, а потом поступил столь долгожданный приказ: «По машинам!» (артиллерийским тягачам).

На огневой позиции 7-й батареи краткая остановка. В эту ночь резко похолодало, и с каждым часом мороз все крепчал. Кожа моих сапог при каждом шаге издавала треск. Избежать обморожения было почти невозможно. Перед нами на мосту застрял танк. Все движение остановилось. На время остановки мы завели машину в какой-то сарай, сами сбились в кучу в углу, пытаясь согреться и поспать. Но там было так же холодно, поэтому вздремнуть никому не удалось. Вскоре пришлось выбираться наружу и снова под обстрел иванов... [24]

17февраля. Около 2.00 снова раздался приказ: «По машинам!», и мы вместе с нашими тягачами медленно выдвинулись на единственную деревенскую улицу. Здесь царила полная неразбериха. Несмотря на строгий приказ следовать только на вездеходных и самых необходимых транспортных средствах, в общем потоке двигались подводы, автобусы, легковушки, тягачи и «лоханки». Нам с нашими тягачами приходится едва ли не силой вклиниваться в этот поток. Часто останавливаясь, вся эта масса рывками проходила несколько метров и опять замирала. Улица была так забита, что обычный пешеход мог бы спокойным шагом обогнать эту колонну. Мы прикинули ситуацию — она бесперспективна. Вокруг бегали и ругались офицеры, но это, естественно, ничуть не помогало движению. Я возвратился к своему тягачу и кое-как пристроился на ящиках и коробках. Скоро усталость так одолела меня, что я впал в полузабытье и начал клевать носом. Даже стрекот русской «швейной машинки» над головой не мог мне помешать, но тут внезапно два мощных разрыва вырвали меня из дремы. Комья земли и камни барабанят по крыше и бортам тягача. Через несколько секунд раздается еще один взрыв. Я выбрался наружу. Нам «повезло», бомбы упали немного впереди и позади нас, разнеся одну телегу. На земле билась, истекая кровью, раненая лошадь. Такая же судьба постигла легковушку и небольшой тягач. Санитары переносили раненых в деревенскую избу, спешно перевязывали их там и в конце концов погрузили в какой-то грузовик. Мороз с каждым часом крепчал.