Никакой реакции. Ну, чему, собственно, удивляться. Дремучие предрассудки среднерусской деревни. Ветер только зашумел в вершинах деревьев, да что-то мелькнуло по краю поляны. Это я переутомился. Малой стоял рядом, разинув рот.

— Пошли, — говорю, — надо пообедать.

— Ты шаман, Магеллээн! Дух леса ответил тебе, — пацан был в восторге, — я видел духа леса! Никто из степи не может разговаривать с лесом!

— Вот что, Мичил. Про всё что видел – молчи. Это тайна нашего рода. Если другие узнают про это, то лес перестанет нас слушать, — я нагнал страстей, так, на всякий случай. Мало ли.

В стойбище дым коромыслом. Все едят, пьют, и уже водят хороводы. Весело тут у них. Я тоже решил подкрепиться. Накатил соточку. Можно расслабиться, я сегодня переутомился. Потом проверил, как там мои кулуты. Их ведь тоже кормить надо, работники, как-никак. Но им выдали по миске харча, какие-то обрезки мяса, немного кумыса.

— Ну что, отщепенцы, — решил я с ними поговорить, — как дальше жить собираетесь? Искупать, так сказать, ударным трудом свои прегрешения?

Бурчат что-то себе под нос.

— Встать! — что-то нет у них ко мне должного пиетета.

Нехотя поднялись, глаза опустили.

— Как твоё имя? — ткнул я пальцем в грудь одного из кулутов, из тех, что смирные.

— У нас нет имён, гражданин насяльник, — мямлит он.

— Как раньше звали? — я настойчив.

— Таламат.

— Назначаю тебя старшим среди этого сброда. Буду общаться только с тобой. Ты будешь командовать ими, — тычу пальцем в кулутов. — Не слышу!

— Хорошо, господин! — отвечает Таламат.

— Не "хорошо", а "так точно" — ввожу первые элементы воинской дисциплины, и впредь, когда я называю тебя по имени, надо отвечать "Я". Еще отвечать "так точно, будет сделано", "никак нет".

— Так точно, гражданин насяльник, — отвечает лишенец.

— Отдыхайте, завтра трудный день. Разрешаю взять ещё мяса и кумыса. У нас сегодня праздник, всё-таки, — я строгий, но справедливый хозяин.

Я пошел навестить девушек, посмотреть на хороводы. Хорошо здесь. Поплясал с ними, потом еще накатил. Кажется, приходила Сайнара, требовала лошадь. Я, кажется, за лошадь потребовал ночь любви. Потом пришел дедок. Дух огня. Сел на корточки, начал набивать носогрейку. Потом зажигалкой, которую я ему сегодня подарил, раскочегарил трубку и сказал:

— Хорошо. Уважил старика. Без зажигалки просто беда.

Он выпустил в небо густую струю дыма. Я унюхал запах табака "Клан". Неплохо живут духи.

— Да не за что. Это я от бедности, но от чистого сердца.

— Вот именно! — ткнул мундштуком трубки в мою сторону дух, — тутошние всё норовят по протоколу. Я-то, конечно, помогу, потому как положено. Но только по-протокольному и помогу. А ежели от чистого сердца – то тогда не грех и расстараться для хорошего человека. Мы тут с мужиками перетёрли тему. Ты что хочешь?

— Я вообще-то домой хочу.

— Ты сегодня другой вопрос задавал, про свои страдания.

— Ну, так это одно и то же.

— Одно, да не одно. Страдания твои у тебя в голове, а попасть домой – это совсем другое. Я тебе вот что скажу. Перестань страдать, живи и радуйся. А к счастливому человеку удача сама идёт. Да и я помогу, чем смогу.

— Тогда хочу чтобы здесь был чай, табак, кофе и прочие колониальные товары.

— Ищите и обрящете, — рассмеялся дух, — ну, пора мне, гуд бай, амиго.

Я приоткрыл левый глаз. Темнота. Цикады стрекочут, потрескивает костер, а меня мучает сушняк. По бокам у меня притулились две девахи, не разобрать кто. Сопят тихонько. Я пошарил возле лежанки, но пиалу с водой не нашел. Странно, пиалы здесь делают, а кружки нет. Выполз из юрты, поплёлся к водопою. Какой яркий сон. Давненько я не напивался до появления внеземных цивилизаций. Такое редко мне снится, и, обычно, к пустым хлопотам в казённом доме.

— Грыждаанын насяльнек, — это Таламат, дежурит сегодня возле костра.

— Что хотел, Таламат?

— Надо оружие выдать. Слышал я, волки воют. Пока далеко, но могут придти. У нас нет ничего. Волки порежут овец, лошадей. Так неправильно.

М-да… это следует понимать, что гражданин решил выйти на свободу с чистой совестью. Но души прекрасные порывы надо поддерживать. Буркнул:

— Хорошо. Молодец. Так держать.

А сам отправился досыпать.

Утром позвал Мичила, построил зеков в шеренгу и произнес речь:

— Так, граждане хулиганы, тунеядцы, алкоголики. Я вам не возвращаю ваши санаа сюрун. Но упорным и добросовестным трудом вы можете искупить свою вину перед родом и подать прошение на помилование. Я его рассмотрю. А пока, в силу непреодолимых обстоятельств… — я что-то, как на производственной планёрке. Проще надо быть, — Короче, выдаю вам штаны, пояса и луки. Один нож на всех. Дежурить будете попарно восемь часов возле стада, восемь часов на стойбище. Один дежурит на холме, смотрит за обстановкой в округе. Таламат распределит, кто, где и с кем. Свободны.