Костя позвонил Ростовскому:

– Все нормально… Да, деньги есть. Давай подъезжай – мы уже выходим…

За дверью нас поджидали четверо крепеньких потомков Ходжи Насреддина – без тюбетеек, но в костюмах от Версаче. Почтительно пропустив бая, они пристроились за нами и потопали след в след, буквально дыша в затылок.

Пока мы спускались, шустрый Ростовский подъехал на серой «девятке» к парку – это в полусотне метров от центрального входа в ресторан.

Сойдя со ступенек крыльца, бай бросил охране на фарси:

– Стоять здесь. Не отпускать, пока не подам знак…

После чего вручил мне пачку денег и привычно-повелительным тоном распорядился:

– Вы постойте здесь с ребятами, а мы сходим к машине. Не волнуйтесь. Будете вести себя примерно, ничего с вами не случится.

– Мы так не договаривались, – тревожно нахмурился Костя. – К чему эти экспромты?

– Вся наша жизнь – сплошной экспромт, – бай улыбнулся одним уголком рта и, ухватив Костю под локоток, повлек его к парку. – Не волнуйтесь. Если запись – то, что надо, деньги будут ваши. Я не тот человек, чтобы устраивать сцену из-за такой суммы.

Костя с баем пошли к парку, а двое потомков Насреддина встали по обеим сторонам от меня в любимой позе Адика Шикльгрубера. Каких-либо признаков наличия оружия у них я не заметил. Либо умеют правильно носить, либо просто полагаются на свои рукопашные навыки. Если второе – зря они так. Я мальчуган проворный и подготовленный, если ситуация свалится в штопор, могу доставить немало хлопот…

Костя с баем дошли до машины. Ростовский приспустил стекло и передал камеру Косте.

Бай даже не сделал попытки заглянуть в салон: сразу взял камеру у Кости и стал смотреть запись.

Аристократ. Лично я обязательно полюбопытствовал бы, что это там за Гена-умник, который стесняется знакомиться с таким большим человеком.

Физиолептику от крыльца не разобрать – далековато, но было видно, что бай смотрит запись очень внимательно и сосредоточенно.

Так… Вы, наверное, в курсе, что сейчас смотрит наш аристократ? Если нет, то я в двух словах доведу.

Это сцена возле новостройки, состоящая из двух неравных фрагментов. Первый – без малого две минуты, второй – двадцать восемь секунд.

На первом фрагменте Андижо мило беседует с Анваром и устраивает ему косметическую процедуру из мозгов Сохроба. Финальный кадр – забрызганное кровью лицо Анвара крупным планом.

Второй фрагмент: резюме. То же место, те же люди – но мертвые. Без Анвара. Финальный кадр – распростертое на траве тело Андижо. Крупным планом.

Бай досмотрел запись, несколько секунд подумал и, посмотрев в нашу сторону, кивнул.

– Можно идти, – вежливо сказал один из потомков Насреддина.

Я подошел к машине и через узкий оконный проем передал деньги Ростовскому. Валера дал мне флэшку, которую я тотчас же вручил баю.

– Это что?

– Это запись, – пояснил Костя. – Копия.

– Хорошо…

Бай сунул флэшку в карман, но камеру не вернул: поставил ее на крышу машины и, надев очки, просмотрел запись еще раз.

Лицо его было скорбным и суровым, во взгляде легко читалась великая озабоченность. Мы принесли большому человеку большие же проблемы, которые нужно решать безотлагательно. Решение этих проблем чревато самыми непредсказуемыми последствиями, так что озабоченность весьма уместна.

– Гена? – Бай досмотрел запись и отдал камеру Косте.

– Я вас слушаю, – глуховато отозвался Ростовский из салона.

– Здесь две серии, – бай говорил, стоя к машине спиной и почему-то в упор глядя на меня. – У меня такое впечатление, что это первая и третья. Так вот, Гена… Я дам любые деньги за вторую серию. Она у вас есть?

– Нет, по данному происшествию – только два вот этих фрагмента, – не задумываясь, ответил Ростовский. – Если бы была, как вы сказали, «вторая серия», я бы в первую очередь предложил ее вам. Ну, возможно – за совсем другие деньги.

– Понятно… – задумчиво протянул бай, продолжая глядеть на меня – и поверьте, это было очень непросто, стоять с тупой рожей и равнодушно моргать, как будто я никакого отношения к этой «второй серии» не имею и совсем не в курсе, о чем, вообще, идет речь. – Ладно… Спасибо, что обратились ко мне. Ваша информация стоит этих денег. Всего доброго…

Бай развернулся и пошел к крыльцу.

– Мне жаль вашего племянника, – запоздало прорезался Ростовский из проема. – Примите мои соболезнования.