Когда Сержу исполнилось шесть лет, родители его переехали в Ленинград. Пасмурная северная столица, каждый камень которой был насквозь пропитан мрачным духом российской истории, оказала мощное влияние на формирующийся характер нашего героя. Мальчишка рос тихим и замкнутым, сторонился шумных ребячьих компаний и предпочитал большую часть времени проводить в одиночестве. Родители были страшно заняты: папахен неутомимо шарахался по служебной лестнице, которая оказалась крутой и скользкой — вроде бы поднялся на верхнюю ступень, сделал пару неловких движении и опять скатился. Кроме того, сын не спешил радовать папашу ярким проявлением наследственных черт, свидетельствующих о его (сына) принадлежности к славному роду Лиховских, — с течением времени он. также не стал походить на мать, и вообще непонятно было, в кого же молодец удался.

— Он — вылитый дед, — оправдываясь, заявляла бывшая прима. Однако фотографии деда в семейном архиве отсутствовали — в свое время бабка их зачем-то уничтожила, так что документально подтвердить сходство было невозможно. Затаив в душе смутные подозрения, комсомольский начальник к сыну охладел и как бы перестал его замечать вообще.

Мать, стараниями вельможного мужа, быстро обретшего хорошие связи и нужных приятелей (все сплошь — попрыгуны), получила в городском комитете культуры престижную должность, которая требовала полной отдачи и совсем не оставляла времени на воспитание сына.

Воспитанием занималась бабка. Привить внучку полное неприятие советской системы старая монархистка целью не ставила: это было для нее слишком глобально, поскольку о таком понятии, как «дошкольная педагогика», она никогда не слышала. Тем не менее уже к шести годам маленький Серж прекрасно знал, что в родной стране все плохо: у власти стоят «тупоголовые дегенераты», которые не в состоянии управлять «армией алкоголиков и тунеядцев», все, что было хорошего, разграбили и продали немцам, а все более-менее приличные люди с мозгами, коих не успели перестрелять, выехали за рубеж. За рубежом, Дескать, благодать божья, там всем хорошо и при первой же подвернувшейся возможности нужно туда сматываться. Как видите, здоровым патриотизмом тут даже отдаленно не пахло — вот этот последний постулат насчет того, что за рубежом все лучше и при первой возможности нужно туда сматываться, прочно засел в неокрепшей головке и с течением времени не прошел.

Наряду с латентной неприязнью к советской системе бабуська-монархистка привила внучку маниакальное пристрастие к истории. Особенно это касалось истории России, причем — дореволюционной. Ребенок должен проникнуться духом былого могущества Великой России, впитать каждой клеточкой своего развивающегося организма неувядающий дух великих побед и вообще ясно понимать, как хорошо было до революции. Все, что случилось после октябрьского переворота, престарелая статс-дама считала трагическим недоразумением и заявляла, что этот период изучения недостоин — дескать, скоро он благополучно завершится и все образуется. Будем жить как прежде.

Серж проникся и впитал. Читать он начал с четырех лет, быстро пристрастился к этому полезному занятию и к моменту поступления в среднюю школу уже имел свое собственное мнение по поводу процессов, происходящих в окружающем его мире.

— Вундеркинд! — восхищалась завуч — по совместительству преподаватель истории.

— УО, — кратко резюмировал классный руководитель — физик, он же математик. — Дурная наследственность, не иначе.

Школу Серж посещал неохотно: краеугольным камнем отечественной педагогической системы являлась активная целенаправленная пропаганда советского образа жизни и вообще всего советского. Дореволюционная история, скрупулезно отретушированная советскими учеными, воспевала добродетели мужика и крестьянина и всячески поносила «гнилую монархическую систему с ее осатаневшими прихлебателями». Это показалось Сержу странным, поскольку расходилось с мнением многоуважаемой бабушки-воспитательницы, и потому он с ходу отверг предлагаемую для общего пользования методологию среднего образования. Кроме того, изучение таких дрянных ненужных предметов, как химия, физика, математика и так далее, отнимало драгоценное время, которое можно было потратить с гораздо большей пользой — например, для чтения хороших книг. В доме Лиховских имелась прекрасная историческая подборка, собранная стараниями бабушки, которая не только умудрилась сохранить доставшиеся ей по наследству фамильные манускрипты, но и приобрела у работного люда за бесценок массу замечательных книг из разграбленных в смутные послереволюционные годы дворянских библиотек. Серж запоем проглатывал все, что подсовывала ему бабушка. Примерно треть произведений, имевшихся в библиотеке Лиховских, принадлежали перу зарубежных авторов. Сержа, однако, это нисколько не смущало: бабушка сносно владела французским, относительно неплохо знала немецкий, поскольку по матери была немкой, и в объеме программы Смольного института знала латынь. От нечего делать она охотно делилась своими познаниями с вундеркидистым внуком, и к десяти годам он легко читал книги, написанные на вышеупомянутых трех языках.

В школе Серж был изгоем. Рабоче-крестьянских детей, которые были дурно воспитаны и плохо пахли, он считал недоумками и не старался скрыть своего к ним отношения. Как следствие, эти самые рабоче-крестьянские дети платили заносчивому номенклатурному ребенку открытой неприязнью, травили его и частенько бивали под горячую руку. В школу он приносил любимые книги и втихаря читал их на уроках, пряча под партой, вследствие чего хронически не успевал по ряду предметов, требующих усидчивости и внимания. В конце концов преподавателям это надоело и они попытались вызвать в школу вундеркиндова отца. Однако к тому времени папаша-попрыгун уже занимал весьма солидный пост, посещать школу ему было как-то недосуг, и в результате классная руководительница вынуждена была записаться к нему на прием.

— Мальчик должен прекратить читать на уроках, — решительно заявила классная. — Мальчику необходима общественная нагрузка, чтобы он сблизился с коллективом.

Папашка экстренно отдал Сержа на бокс. Там вундеркинду моментально набили рожу, и он наотрез отказался ходить в такое нехорошее место. Примерно то же самое получилось с волейболом и баскетболом — только там рожу бить не стали, а заявили тренеру: «С этим козлом играть не будем. Он нас за людей не считает. А если будете заставлять, мы ему такое устроим — сам убежит!»

Бывшая прима посоветовала оставить парня в покое, но папашка воспротивился — даешь общественную нагрузку и все тут. В конце концов остановились на драмкружке при Доме пионеров: там никто морду не бил, ребята в основном были интеллигентные, и Сержу неожиданно этот вид нагрузки понравился. Он великолепно играл порученные роли и настолько преуспел в театральном искусстве, что инспектировавший Дом пионеров маститый искусствовед был поражен до глубины души.

— Вам нужно обязательно поступать в театральное училище, мальчик мой, — растроганно пробормотал он, поприсутствовав на репетиции. — В вас дремлет великий талант перевоплощения — к этому нужно относиться соответствующим образом! Нельзя разбрасываться тем, что дарит нам мать-природа…