Есть среди таких «нетипичных» людоеды, есть пострадавшие от рук охотников, подраненные, озлобившиеся. Есть оголодавшие, есть любопытствующие, желающие поиграть с двуногим существом, но нечаянно задев его лапой и почуяв запах крови, раздирают жертву на куски острыми и твердыми, как сталь, когтями. В Арктике и в былые времена, и в наши дни не раз случались и случаются трагедии, абсолютно не спровоцированные самим человеком, и скорбная эта статистика куда как внушительна.

В те годы, чуть ли не в 1956 или немного раньше, вышел декрет Совета министров РСФСР об охране медведя, о полном запрещении охоты на него (исключение делалось для местного населения, и то ограниченное). При нападении медведя на человека, приведшем к вынужденному убийству зверя, требовалось составление акта. Такой акт должен был быть подписан несколькими свидетелями и скреплен печатью полярной станции, экспедиции, поссовета и прочих авторитетных органов на Крайнем Севере.

Строго говоря, ТОТ медведь на меня вовсе не нападал, он лишь вставал на дыбы. Очевидно, мне нужно было спокойно пройти пятнадцать-двадцать шагов, отделяющих меня от домика, войти в него и продолжить свои обычные занятия. Или, если я сразу решил стрелять, позаботиться о том, чтобы одновременно был составлен акт о нападении белого зверя на белого человека — вот только ближайшие свидетели находились в дюжине километров от меня!

Медведь определенно не хотел нападать на меня, захотел бы — сделал бы это, не дожидаясь, когда я повернусь к нему лицом. Он лишь пританцовывал на лапах, с явным любопытством разглядывая меня. А я, громко вскрикнув от неожиданности и мгновенно пронизавшего все мое существо страха, застыл, будто загипнотизированный. Первая мысль, внятно посетившая меня, была: не поддаться напору ветра, не дать ему подкатить меня прямо под звериные когти. Лечь на лед и прикинуться мертвым, как советуют составители сборников народных сказок, почему-то в голову не пришло!

Остальное я проделал полусознательно. Скользя и падая, я в несколько судорожных прыжков преодолел расстояние до домика, к ближайшей стенке которого был прислонен снятый с предохранителя карабин с патроном в стволе. Я держал оружие наготове и днем и ночью, хотя, безусловно, до того момента не верил в реальность его применения. Трясущимися руками схватил карабин и решился взглянуть на медведя — он, по-прежнему приплясывая, опять был возле меня. Значит, шел параллельным курсом! Целиться не пришлось, слишком близко он находился, и едва зверь опустился на все четыре лапы, я выстрелил ему в голову.

Словно в бреду, не оборачиваясь, я ударил ногой в дверцу и вполз вовнутрь, видя при этом, как медведь тяжело заваливается набок. Очутившись в домике, накинул на дверь хилый крючок, дослал в ствол патрон, схватил левой рукой лежавший на столе револьвер и замер. Ветер выл нещадно, этот вой усугублялся разбойничьим посвистом в тросах, служивших растяжками радиомачты. Впечатление было такое, что эти звуки — рычание и хрипы не убитого, а лишь раненого зверя. Сейчас он поднимется со льда и навалится всей тушей на мое жалкое строение, и оно вместе со мною, вместе с самим медведем полетит на дно бездонной, в сущности, трещины!

Единственное окошко в домике на Барьере смотрело вбок, на метеоплощадку, я видел лишь струйки крови, растекающиеся по льду. Наконец решился, рывком распахнул дверцу и… Медведь лежал на правом боку прямо у входа, и шерсть на нем ходила ходуном. Не сообразив, что это играет ветер, я подумал, что он дышит, и в панике начал посылать в тушу пулю за пулей. При каждом попадании тело медведя вздрагивало, и мне вновь начинало мерещиться, что зверь только притворяется мертвым, что сейчас он вскочит и бросится на меня.

Не знаю, как я прожил шесть часов, остававшихся до срока радиосвязи, и еще столько же плюс полстолько, прежде чем ко мне пришли люди с берега. По их признанию, они сперва не очень-то поверили моей отчаянной радиограмме, всем казалось невероятным, что медведь, минуя зимовку, явился в центр безжизненного ледника. Тем не менее они быстро собрались в дорогу, и неудивительно: на станции стало совсем худо с продуктами, и народ горел желанием разжиться на Барьере Сомнений солидным запасом медвежатины (если, конечно, герой-охотник не спутал зверя с каким-нибудь транзитным песцом!).

По определению дяди Саши, медведь был полуторагодовалым самцом, можно сказать, подростком, однако со «взрослыми» лапами и когтями. Очень симпатичный, с аккуратным черным носиком-пуговкой, трогательными ушками и совершенно пустым желудком, чем и объяснялось его появление на леднике: голод гнал зверя на запах жилья, скудных остатков пищи. Вероятно, до полярной станции он просто не дошел, сразу взяв курс на мой домик.

Пришедшие «ошкурали» добычу, разделали тушу, утащили в рюкзаках добрый центнер медвежатины, оставив кое-что и мне. Перед уходом поручили мне столь же успешно охотиться и впредь во имя сытости всей зимовки. Дядя Саша обстоятельно научил меня обезжиривать мясо, выдерживать его определенный срок в уксусной эссенции и лишь потом жарить отбивные: медвежатина сильно пахнет рыбой, и многим представляется несъедобной, однако если все делать по правилам, она не уступит по вкусу телятине, в чем я смог со временем убедиться. Сырую тяжёлую шкуру, мой первый (и последний) крупный трофей, развесили сушиться на растяжках антенной мачты. Она громко хлопала на ветру, и я, сидя в домике, вздрагивал — мне чудилась мама подростка, явившаяся отомстить за его гибель. Когда же шкура просохла, я принялся за ее обработку, за штопку бесчисленных дырок от моих дурацких пуль, стал отбеливать снегом ворс, который имел желтый, «летний» цвет, свойственный периоду линьки.