Проскользнув к стеллажам с игрушечными поездами, она выбирает один и ставит на его прилавок. Это яркая штуковина из дерева, вагончики все разного цвета и соединены друг с другом при помощи магнитов.

— О, да, это милая вещица. Мои внуки играли с такими же поездами, когда им было чуть больше года, – говорит старуха, взяв поезд в руки.

Мамаша ничего не отвечает, протянув лишь запястье, чтобы получить сдачу и смотря на поезд. Ее пальцы нервно теребят сине-желтый локомотив.

Я подхожу к прилавку.

— Готов поспорить, вы много таких продали.

Мамаша дергается. Секунду мне кажется, что она вот-вот бросится бежать, но она остается на месте.

Глаза старухи поворачиваются в мою сторону. Невероятно осведомленные глубоко запавшие синие ядра.

— Немного и не сейчас. Сейчас немногие увлекаются коллекционированием такого рода вещей. Не сейчас.

Расчет произведен. Женщина, не оборачиваясь, выметается из магазина. Я смотрю, как она уходит.

— Сорок семь за этого динозавра, если берете, – говорит старуха таким тоном, будто уже знает, что не беру.

Я же не коллекционер.

Ночь. Новые схватки с незаконным материнством. Младенцы – повсюду, выскакивают, как поганки после дождя. Я больше не могу продолжать это делать. Мне даже пришлось покинуть место последнего вызова, прежде чем прибудет команда зачистки. Прервал цепь доказательств, но что мне поделать, если всюду, куда бы я ни пришел, мир детей вспарывает реальность вокруг меня. И дыни, и гороховые стручки, и плодородные матки открываются и изрыгают младенцев на землю. Мы тонем в младенцах. Джунгли, кажется, просто кипят от них – от женщин, прячущихся в чаще пригородов, и, когда я пулей лечу вдоль линий маглайна по своим кровавым поручениям, джунгли тянутся ко мне снизу своими извивающимися побегами.

Адрес той мамаши – на дисплее моей патрульной машины. Сейчас она прячется. Вернулась в свою кроличью нору. Задраила люк над головой и затаилась со своим потомством, воссоединенная с подпольем женщин, решивших скопом убить себя ради того, чтобы иметь возможность ощениться. Вернулась в духоту запертых дверей и обгаженных подгузников, в сообщество матерей, дарящих наборы поездов маленьким созданиям, которые играютс ними – вместо того, чтобы ставить на прикроватный столик и заставлять тебя смотреть на них каждый чертов день.

Женщина-коллекционер. Я удерживаюсь от того, чтобы напасть на нее. Мне кажется, что это будет нечестно. Я должен выждать, когда она совершит свою ошибку, прежде чем шлепнуть ее детей. Но осознание того, что она там, приятно щекочет мои мысли, я снова и снова ловлю себя на том, что тянусь к клавиатуре и начинаю вводить ее адрес в навигаторе.

Но вот приходит очередной вызов, очередная зачистка, и я позволяю себе притвориться, что не знаю о ней, что не проникал в ее норку-укрытие и не могу теперь заглянуть к ней, когда пожелаю. Женщина, о которой мы не знаем – пока еще. Женщина, которая не допустила ошибки – пока еще. Вместо этого я несусь по рельсам на очередной вызов, прорезаясь сквозь верхние ярусы джунглей в тех местах, где они охватили линию, рвусь вершить судьбы женщин, которые были менее удачливы и умны, чем та, которой нравится коллекционировать. Они удерживали меня какое-то время, но в конце, припаркованный над морским берегом, слыша визгливые крики обезьян из джунглей и капли дождя, шпаклюющие ветровое стекло, я вбиваю адрес коллекционерши.

Я просто проеду мимо.

Должно быть, это был богатый дом – во времена до начала изоляции парниковых газов. До того, как мы все забрались высоко в сияющий воздух спиралей и суперкластеров. Но сейчас он существует на самом краю того, что осталось от пригородов. Я удивлюсь, если в доме до сих пор есть электричество и работают любые другие сервисы. Со всех сторон его окружают, охватывают джунгли. Дорога к дому, вдали от маглайнов и служебных магистралей, вся разломана, продырявлена и завалена вторгшимися на нее деревьями. Она умна. Она так близко к диким джунглям, как это только возможно для жизни. Дальше – только путаница теней и зеленая тьма. Обезьяны улепётывают прочь от света, распыляемого во тьму моими фарами. Другие дома вокруг нее уже давно покинуты. Со дня на день они полностью прекратят обслуживать весь этот район, и он зарастет, окончательно поглотится джунглями через пару ближайших лет, когда будут задействованы последние спирали.

Я некоторое время сижу напротив дома и рассматриваю его. Она умна, живя на отшибе. Нет соседей, которые могли бы услышать детский рёв. Но, если подумать, она могла бы быть поумней и уйти в джунгли совсем, и жить там с мартышками, которые тоже не в состоянии удержаться от того, чтобы не плодиться. Похоже, в конце концов, даже эти сумасшедшие дамочки остаются людьми: они не могут покинуть цивилизованный мир. Или просто не знают, как это сделать.

Я выхожу из машины, вынимаю мой «Грейндж» и бью ногой в дверь.

Когда я вламываюсь внутрь, она поднимает взгляд со своего места за кухонным столом. Она даже не удивлена, а лишь выглядит немного поникшей, вот и все. Как будто она всё это время знала, что так произойдет. Умная попалась, как я и говорил.

Из другой комнаты вбегает ребенок, привлеченный произведенным мною шумом. Маленькое кучерявое существо, волосы у которого отросли такие же длинные, как у нее, оноостанавливается и пялится на меня. Мы пялимся друг на друга, затем оноповорачивается к матери и карабкается к ней на колени.