Это одна сторона событий. Но была и другая. Если взглянуть на постановления Политбюро ЦК ВКП(б) за предвоенные годы, то этому важнейшему органу государственного управления никак нельзя бросить упрек в том, что он не занимался подготовкой к будущим военным испытаниям. Вот лишь выборочный список (разумеется, на оригиналах стоял гриф «строго секретно», «сов. секретно», «особой важности»):

– 27 мая 1939 года было принято постановление о развитии промышленности искусственного жидкого топлива; 1-я очередь должна была быть пущена в 1940-м, 2-я – в 1941 году.

– В тот же день 27 мая – решение о производстве литой многослойной брони на Кировском и Ижорском заводах (Ленинград).

– 20 августа 1939 года было решено приспособить московское метро под массовые убежища для населения с окончанием работ в декабре 1940 года.

– 29 августа 1939 года было решено отобрать 4000 коммунистов на политическую работу в Красной Армии.

– 13 марта 1940 года принято решение о военной переподготовке работников партийных комитетов, первые сборы были назначены на май – июнь 1940 года, дальнейшие – до конца 1940 года.

– 20 марта 1940 года было установлено, что необходимо за 3 года подготовить 208 400 командиров и младшего комсостава – 890 000 человек. Все это предпринималось в расчете на «полное отмобилизование в 1940—1941 годах».

– 25 марта 1940 года создали комиссию для выдвижения начальствующего состава.

Так продолжалось и в роковом 1941 году:

– 21 января Политбюро получило секретный доклад о реальном выполнении плана за минувший год, в котором указывалось на рост производства в оборонной промышленности (33%), но отмечалось отставание по нефти, строительству, химии.

– Примерно в это же время начальник Главного политического управления Красной Армии Запорожец представил доклад о состоянии военной пропаганды, в котором с сожалением констатировал: «Во всей пропаганде, ведущейся в стране, преобладает мирный тон, она не проникнута военным духом, слабо напоминает советскому народу о капиталистическом окружении, о неизбежности войны».

– В апреле он же доносил о некомплекте среднего политсостава в Красной Армии (9 841 человек).

– 26 апреля Тимошенко и Жуков потребовали пополнения в 100 тысяч человек для реализации программы модернизации ВВС.

– Замнаркома Кулик докладывал Сталину о срыве производства 57, 76 и 88-мм бронебойных трассирующих снарядов, 107, 122 и 152-мм бронебойных и полубронебойных снарядов.

Эти вопросы, фиксировавшиеся в секретных приложениях к протоколам Политбюро, – лишь выборка, мозаика. Но и она не дает оснований полагать, что в Москве «спали». Другое дело – на какое время планировалось завершение всех оборонных мероприятий. А это был конец 1942 года.

Карусель противоречивых указаний Сталина наркому обороны, а от наркома – в войска, вертелась весь период февраля – июня 1941 года. Взять хотя бы вопрос об укреплениях на границе. Еще в 1940 году начали строить новые укрепленные районы (УР), но их нечем было оборудовать. Загорелся спор – снимать ли артиллерию со старых УР, существовавших до 1939 года по линии старой границы УССР и БССР (эту линию немцы почему-то называли «линией Сталина»). Шапошников, Жданов и заместитель наркома Кулик выступали за частичное снятие. Жуков и Тимошенко были против, считая, что линия еще пригодится. Сталин согласился с первым, а затем… со вторым. Поэтому 8 апреля 1941 года генштаб приказал не ликвидировать, а «законсервировать» 6 важнейших УР. 14 апреля последовал другой приказ – о приведении в готовность новых укрепленных районов.

В том же апреле 1941 года по докладу Жукова Сталин согласился усилить прикрытие западной границы. Требуя максимальной скрытности, он разрешил под видом лагерных сборов выдвинуть из глубины страны две армии – одну в Белоруссию, другую – на Украину. В мае генштаб перебросил к границам 28 дивизий и 4 армейских управления.

Когда 13 июня Тимошенко попросил указания о приведении войск в боеготовность и развертывании первого эшелона прикрытия, Сталин ответил лишь: «Подумаем». 14 июня Сталин запросил данные о числе советских дивизий, и когда ему доложили, спросил: «Ну вот, разве так мало? Немцы, по нашим данным, не имеют столько войск».

Сейчас трудно сказать, откуда это взял Сталин. Жуков доложил, что у него 149 дивизий и 1 отдельная бригада. У немецких трех групп армий (Лееб, Бок, Рундштедт) было 135 дивизий. Но они и по численности, и по боевой силе значительно превосходили советские. Единственное, в чем Сталин был прав, – это в количественном составе советских танковых сил и ВВС. Они действительно превосходили немецкие. Советских танков – 23 200, самолетов – 22 000. Больше, чем немецких, – но устаревших!

Жуков называл свои чувства в те дни «раздвоенными». Действительно, с одной стороны меры принимались, с другой – далеко не достаточные. «Раздвоенными» были и действия Сталина. Так, 21 июня 1941 года он разрешил дать директиву о приведении войск в готовность. Но в той же директиве велел «не поддаваться на провокации» (замечу: даже этот приказ ушел в округа в 00.30 22 июня, а до многих частей дошел уже после немецкого нападения). В тот же день 21 июня колебания охватили Политбюро. Сохранился рукописный набросок, сделанный Георгием Маленковым. Он говорит о том, что Политбюро собирается распорядиться о создании четырех фронтов и о приведении их в полную готовность. Однако текст так и не был подписан. В архиве остался лишь набросок.

Теперь, очевидно, можно вернуться к поставленному в начале вопросу: как мог Сталин «просмотреть» немецкую угрозу, как он допустил, что Красная Армия понесла такие поражения?

Сейчас просто можно исключить термин «просмотрел». Число донесений всех видов разведки за 1940—1941 годы настолько значительно, что речь может идти только о сознательном игнорировании разведывательных сведений. Так, если учитывать только те доклады, которые доходили прямо до Сталина, то получается такая выразительная картина: