— Почитай еще, — просит Лена. — Сколько ты знаешь стихов!

Такого Диму она не знала. Дима — умница, Дима — философ, Дима — спорщик, но Дима — поэт?

— Это же не мои стихи, — смеется Димка. — Это стихи Пастернака.

— А я была на его могиле. И на даче — теперь там музей.

— Ну да, ты ведь живешь почти рядом. Сходишь туда еще раз, со мной? Сходим вместе?

— Конечно, весной.

Они говорят, говорят и не могут наговориться. Сияет огнями высоченная елка в саду «Эрмитаж». Медленно, лениво, заторможенно падает снег, и про этот снег Дима читает стихи.

— Мы так позорно от всех сбежали.

— Не позорно, а втихаря. В разгар оживленной дискуссии.

— Костя твой не обидится?

— Вот ему я сказал, и он выдал мне ключ.

— Ключ?

— Ага. От квартиры. Как замерзнем, вернемся.

— Мы никогда не замерзнем: всего пять градусов.

— Ну, если устанем или захочется чаю с тортом. Тебе понравились мои друзья?

— Очень. А я и не знала, что ты ходишь в литературный кружок.

— Никто в классе не знает.

— Почему?

Дима на минуту задумывается.

— Есть такое слово — «стесняться». Так вот я — стесняюсь.

— Стесняешься, что ходишь в литературный кружок?

— Ага. Как-то сейчас не модно. Все ходят в бассейн или на каратэ. Ну, еще английский, в крайнем случае музыкалка…

Из подвального кабачка с шумом и хохотом вываливается большая компания: мужчины в дорогих нарядных костюмах, женщины в накинутых на плечи шубках — из-под шубок выглядывают длинные вечерние платья, ножки в изящных туфельках.

Взявшись за руки, давясь от смеха, кружатся они в хороводе вокруг засыпанной снегом елки.

— Эй, ребята, идите к нам!

— Им и без нас хорошо. Видишь, влюбленные…

Что сказала эта красивая женщина? Влюбленные? Разве они влюблены? Ведь это же просто Димка! Ну да, он, конечно, ей нравится…

Официант во фраке выносит круглый высокий столик, раскрывает разноцветный зонт. На столике вино и фужеры.

— Выпьем?

— Что ты… Наверное, страшно дорого.

— Узнаем. Постой здесь минутку.

Дима уверенно идет к официанту, односложно спрашивает, приглашающе машет Лене рукой. В фужерах вино, на блюдце орешки. Сколько он заплатил? Спрашивать не полагается. Но Димка… Какой же он молодец!

Он и сам себя таким чувствует.

— Еще раз — с Новым годом! Выпьем на брудершафт?

— Разве мы не на ты? — смеется Лена.

— Ну тогда я просто так тебя поцелую, без брудершафта.

Впервые в жизни мужские губы касаются ее губ. Дима целует бережно, осторожно. Лена, затаив дыхание, неумело ему отвечает. Какой сказочный, фантастический Новый год!

— Хочешь, я открою тебе свою самую главную тайну? — задохнувшись от поцелуя, отрывается от нее Дима.

— Хочу.

— Ты только не смейся, ладно?

— Договорились.

— Я, знаешь, пишу стихи, — запинаясь от волнения, застенчиво признается Дима. — Давно, с пятого класса. Потому и пошел в литературный кружок.

— Что же тут смешного? Почитаешь?

— Да. «Весной, в далекой стороне…» — начинает Дима.

Прикрыв глаза, отрешенно глядя вдаль, нараспев, он читает свои стихи. Смолкнув, с опасливой надеждой смотрит на Лену.

— По-моему, хорошо, — задумчиво говорит она.

— Я боюсь повторения. А вдруг эпигонство?

— Нет, твое. Я ведь много знаю стихов, могу, мне кажется, сравнивать.

— Ты только никому не рассказывай.

— Ты, Димка, как маленький. Чего тут стесняться? Наоборот, этим можно гордиться.