Шрифт:
— Не знаю, — тихо ответила Лена. — Меня словно заколдовали. Я все время о нем думаю.
— Вот-вот, — ухватилась за ее слова Катя. — Ты как чумная. И не морщись, пожалуйста, со стороны виднее. Я уже этого твоего старика ненавижу!
— Он не старик, — обиженно возразила Лена.
— Старик! — стукнула кулаком о спинку дивана Катя. — Ты ему в дочки годишься!
— Видела бы ты его, — упрямо не соглашалась с подругой Катя. — Сама бы влюбилась.
— Еще чего! — фыркнула Катя. — Мне эти старперы…
— Катя, — взмолилась Лена. — Не надо!
— Хорошо, — мирно сказала Катя. — Не буду. Но ты страдаешь, и мне за тебя обидно. Эти ваши встречи на каких-то конспиративных квартирах, его вечные жалобы на жизнь, на жену…
— Но ему правда плохо…
— И все ты должна понимать, — не слушала подругу Катя, — ему сочувствовать, его жалеть, сострадать… То ему, видишь ли, опять не пишется, то его надуло коммерческое издательство, то болеет жена, то дурит сын…
— Катька, это невеликодушно!
— Пусть! — тряхнула головой Катя. Золотые кудряшки упали на лоб. — Пусть! — Карие глаза смотрели сердито. — А теперь еще разродилась кошка, так не можешь ли ты куда-нибудь пристроить котят? Меня эти котята твои доконали! Вот пусть они вырастут, набросятся на него всем скопом и его загрызут!
— Катька, — засмеялась Лена. — Это же не щенки, а котята! Загрызть не могут при всем желании. В крайнем случае исцарапают.
Катя взглянула на Лену и засмеялась тоже. Через минуту обе уже хохотали до слез.
— Это вы так готовитесь к сессии? — заглянула в дверь Вера Николаевна, Катина мама. — Что вас так рассмешило? Философия искусства? Извечная проблема прекрасного?
— Ой, не могу. — Катя повалилась в изнеможении на диван. — Умираю.
Вера Николаевна с улыбкой смотрела на дочь. «Какая ты смешная, девочка моя…»
— Отсмеетесь и — в кухню, — распорядилась она. — Обед уже на столе.
Отсмеялись. Пообедали. И вернулись в Катину комнату.
— Правда, Ленка, давай заниматься, — серьезно сказала Катя. — А то, пожалуй, вылетим из нашего УНИКа как пробки.
— Не вылетим, — не согласилась с подругой Лена. — Плата за обучение медленно, но верно растет, аккредитации нет как нет; выгонять, стало быть, нас невыгодно.
— А что делать? — призадумалась Катя.
— Еще есть время, — не очень уверенно сказала Лена. — Может, к пятому курсу что-то решится? Димка, правда, не верит. Говорит: «Переходи на заочный и айда к нам на фирму, пока есть места».
— Твой Димка умный, — уважительно протянула Катя. — Стоит перекинуться парой слов, и с ним все ясно. Хотя, конечно, зовет на фирму не совсем бескорыстно: к себе поближе. Может, действительно перейти на заочный?
— Не знаю.
— Глупая ты, Ленка, — вздохнула Катя. — Такой парень рядом…
— Мы с ним друзья, понимаешь, друзья, сколько можно тебе говорить, — нахмурилась Лена.
— Друзья… — иронически хмыкнула Катя. — Да он влюблен по уши, сразу видно. Тогда, на Новый год, глаз с тебя не спускал. С ним разговариваешь, он отвечает, а сам все следит за тобой взглядом — как ты танцуешь с каким-нибудь Костей.
— Правда? — удивилась Лена.
— А то! — фыркнула Катя. — Умный, красивый, зарабатывает прилично — Костя сказал. Что тебе еще нужно, говори! — неожиданно потребовала Катя.
Вопрос застал Лену врасплох.
— Не знаю, — смутилась она.
— Зато я знаю, — заявила Катя. — Твой знаменитый писатель мешает.
— Миша тут ни при чем, — глядя в пол, пробормотала Лена.
— Да уж! — не поверила ей Катя. — Так, поехали дальше.
И она открыла пухлую монографию их послезавтрашнего экзаменатора.
«Какой ужас: я полюбила глупого человека!» Сразу два открытия — Миша, оказывается, элементарно глуп, но она его любит. Так вот почему так безнадежно скучна его проза, как она сразу не догадалась? Да уж, в книгах, как видно, не спрячешься, недаром когда-то сказал Флобер — к нему все приставали, с кого он писал свою Эмму: «Мадам Бовари — это я»».
Ну да, правильно: это я — мои мысли, мои слова, мой взгляд на действительность, моя философия жизни.