26 июля 1882 года после длительного и мучительного перерыва премьерой «Парсифаля» был открыт второй Байройтский фестиваль. Вагнер завещал, чтобы вершина его творчества не ставилась больше нигде, кроме не оскверненного ничем королевского Храма Высокого Искусства — байройтского Фестшпильхауса. Еще 28 сентября 1880 года Вагнер писал «своему Парцифалю», королю Людвигу II, делая его в некотором роде своим душеприказчиком: «Я принужден был отдать в руки нашей публики и театральных дирекций, в глубокой безнравственности которых я убежден, мои произведения, несмотря на всю их идеальную концепцию. Теперь я задаю себе важный для меня вопрос, не следует ли это последнее священнейшее для меня создание спасти от пошлой карьеры обыкновенных оперных спектаклей? К этому особенно побуждает меня чистая тема, чистый сюжет моего «Парсифаля». В самом деле, разве возможно, чтобы драма, которая дает нам в сценическом образе возвышеннейшие мистерии христианской веры, исполнялась в таких театрах, как наши, с их оперным репертуаром, с их публикой? Я не стал бы обвинять наше духовенство, если бы оно выразило обоснованный протест против постановки священнейших мистерий на тех самых подмостках, которые вчера и завтра были и будут залиты широкой волной фривольности, перед публикой, для которой эта фривольность является единственной притягательной силой. Постигая то, что происходит кругом, я назвал своего «Парсифаля» «сценическим священнодействием». Им я должен освятить мой театр, мой фест-театр в Байройте, одиноко стоящий в стороне от всего мира. Только там будет поставлен «Парсифаль». Его не должны давать на других сценах — для забавы публики. Но как осуществить это на деле, — этот вопрос составляет предмет моих забот и размышлений. Я думаю о том, каким путем, какими средствами я могу упрочить за моим произведением тот характер исполнения, о котором я говорю». [173]

Надо сказать, что условие, поставленное Вагнером, — не исполнять «Парсифаль» нигде, кроме Фестшпильхауса, по крайней мере в течение 30 лет после его смерти — неукоснительно было соблюдено.

До последнего своего часа Вагнер верил в великую миссию истинного искусства. В эту идею вместе с ним верил еще один человек — баварский король Людвиг II. Если бы они дожили до сегодняшнего дня, то испытали бы величайшее разочарование…

Людвиг больше не виделся с Вагнером лично, но оставался верным почитателем его гения. Последняя телеграмма короля к Вагнеру датирована 2 января 1883 года. Ответное письмо композитора— 10 января. «Когда Вагнер 13 февраля 1883 года умер в Венеции, Людвиг горько плакал, а затем послал своего генерал-адъютанта встретить гроб Вагнера на границе и возложить на него чудесный венок из лавров, цветов и пальмовых ветвей с надписью: «Король Людвиг Баварский — великому артисту, поэту слова и музыки, Рихарду Вагнеру». Этот венок провожал потом гроб Вагнера до могилы». [174]

Так закончилась великая дружба и великая борьба за великое Искусство.

Мы забежали далеко вперед и теперь должны вернуться вновь в 1870-е годы. «Побывав» на строительной площадке Линдерхофа, нельзя не «посетить» другую, еще более впечатляющую стройку, развернувшуюся в горах напротив «родового гнезда» Людвига II Хоэншвангау. Итак, мы снова у подножия Нойшванштайна.

За 1869–1873 годы были построены и полностью отделаны Главные (Въездные) ворота замка с прилегающими постройками. Но в целом, в отличие от Линдерхофа, строительство шло очень медленно и так и не было завершено к моменту смерти Людвига II: за 17 лет закончены лишь здание Паласа (1880), личные апартаменты короля (1881), Зал Певцов (1884) и Тронный зал (1885). Правда, начиная с 1884 года Людвиг II уже мог полноценно жить в королевских апартаментах, лично следя за продолжавшимся строительством. В общей сложности король провел в своем главном детище всего 172 дня…

Нойшванштайн — это поистине замок-парадокс. В его Зале Певцов при жизни короля никогда не звучала музыка; в его Тронном зале никогда не стоял трон… Замок, являвшийся величайшим памятником Средневековью, был оснащен самыми последними достижениями технического прогресса XIX века: в нем было проведено электричество, личные покои короля были снабжены системой центрального отопления, температура и влажность воздуха регулировались калориферной системой, на каждый этаж был проведен водопровод с горячей водой, а кухня оборудована автоматическими вертелами и установкой с проточной горячей и холодной водой. Были и другие технические достижения, например электрический звонок для вызова прислуги и даже телефоны на третьем и четвертом этажах. Между замком и административным зданием у подножия горы была также проведена телефонная линия — одна из первых в Германии.

По ходу строительства Людвиг постоянно вносил коррективы в проект. Время шло, менялось отношение короля к жизни, к окружающим его людям. С одной стороны, ему уже не хотелось, чтобы в его убежище толпились посторонние (по иронии судьбы Нойшванштайн сегодня — самое посещаемое место не только в Баварии, но и во всей Германии; замок принимает около полутора миллионов (!) человек в год), он стал особенно ценить уединение — и комнаты, предназначенные для гостей, превратились на планах в Мавританский зал с фонтаном, который так никогда и не был построен. С другой стороны, король мечтал стать настоящим абсолютным монархом, новым Королем-Солнце, — и первоначально скромный Зал для приемов становится величественным Тронным залом. Причем значительное расширение помещения внутри уже законченного к тому времени Паласа поставило перед строителями задачу создания дополнительных инженерных конструкций. «Новый Хоэншвангау» постепенно перестает быть жилищем, он становится храмом.

Современники писали о новом архитектурном чуде: «Не придерживаясь слепо архитектуры древних замков, имевших главной целью оборону их владельцев и потому ставивших по углам сторожевые башни и проделывавших узкие окна, пропускавшие мало света, — замок Нойшванштайн своими окнами и балконами воспринимает и солнечные лучи, и горный воздух. Его несимметричная башня вышиной в 65 м. — идея самого Людвига, — лишая замок шаблонности, придает ему особенную красоту!.. То, что представляет теперь этот замок, может быть названо лучшим, что создано в новейшее время, представляя Валгаллу для всех любителей искусства!» [175] .

Нойшванштайн — это не просто памятник архитектуры, памятник истории и т. д. и т. п. Этот замок — пожалуй, самый «людвиговский» из всех замков баварского короля — сохранил в себе нечто сакральное, непостижимое, не от мира сего. Недаром баварцы говорят, что «тело короля Людвига покоится в Мюнхене, в Михаэлькирхе, но дух его остался в замке Нойшванштайн!». Какую же тайну хранит загадочный замок, в котором обитают тени Парцифаля и Лоэнгрина? Отчего его атмосфера настолько очаровывает, что теряешь связь с реальностью? Не иначе как именно здесь воплотилась легенда о хранителях Святого Грааля, последним из которых, может быть, и был несчастный король Людвиг — хранитель Святого Грааля чистого романтического искусства? Создавая свой замок, он населил его образами средневековых германских саг, так дорогих ему с детства.

Упорно считается, что сюжеты настенных росписей и картин Нойшванштайна — иллюстрации к вагнеровским музыкальным драмам. Но такое мнение ошибочно. В замке «живут» герои «Старшей Эдды», германских легенд и Вольфрама фон Эшенбаха, а не Вагнера, как иногда сообщают некоторые путеводители. Вообще чисто вагнеровских персонажей в Нойшванштайне практически нет; вопреки ожиданиям, основанным на преклонении Людвига II перед гением композитора, художники, оформляющие внутренние покои замка, отдавали предпочтение средневековым «предкам» вагнеровских героев.